Желание сердца
Шрифт:
— Ненавижу! — вслух произнесла Корнелия и увидела, как в зеркале отразился внезапный огонь, вспыхнувший в ее глазах.
В памяти всплыл совет Джимми «не проклинать их взглядом». Корнелия выдвинула ящичек туалетного столика. В глубине лежали очки с темными стеклами. Когда-то ее заставили носить их в течение трех месяцев, после того как на охоте она упала с лошади и сильно повредила глаз, так что даже не переносила света.
Корнелия надела очки. Они скрыли глаза и в то же время придали ей чувство защищенности, словно она отгородилась от всего мира. Когда девушка спустилась
Пусть думает, что хочет. Очки — это защита, и она будет их носить.
На Юстонском вокзале их встретил лорд Бедлингтон. Поблагодарив мистера Мазгрейва за услуги и отпустив его, Корнелия смогла по дороге на Парк-Лейн изучать родственника, скрывшись за очками.
Лорд Бедлингтон сделал над собой усилие, чтобы быть любезным с осиротевшей племянницей.
— Тетя представит тебя молодым людям твоего возраста, — сообщил он. — Когда только станет известно, что ты прибыла в Лондон, тебя станут приглашать намножество балов. Тебе понравится здесь, моя дорогая.
— Благодарю вас, дядя Джордж.
Корнелия решила говорить как можно меньше, чтобы не обмолвиться лишним словом.
— Надеюсь, ты умеешь танцевать? — спросил дядя.
— Немного, — призналась Корнелия.
Она не стала рассказывать, что ее единственным партнером был собственный отец, и танцевали они под аккомпанемент матери, игравшей в гостиной на рояле, который никогда не знал настройки.
— Мы легко найдем для тебя учителя, — сказал лорд Бедлингтон. — Теперь, когда ты должна войти в общество, тебе, наверное, захочется многому научиться. Без колебаний можешь просить все, что захочешь.
— Мистер Мазгрейв сказал мне, будто вы хотите, чтобы я осталась в вашем доме до совершеннолетия.
— Совершенно верно, — согласился лорд Бедлингтон, — и твои родители хотели бы этого, я уверен, особенно сейчас, когда у тебя появился небольшой капиталец.
Губы Корнелии тронула саркастическая улыбка. Так вот что дядя называет небольшим капитальцем, подумала она, — тысячи фунтов, поступающие каждые три месяца.
Элегантный двухместный экипаж, в котором они ехали, продвигался с хорошей скоростью к Вест-Энду, фешенебельному району Лондона. Перед тем как сесть в карету, Корнелия бросила взгляд на лошадь и одобрила то, как сиял начищенный до блеска круп животного и красиво смотрелась сбруя с высоким султаном, хотя, к своему ужасу, увидела, что на лошадь надели мартингал.
Они с Джимми часто разговаривали о злостном использовании мартингала, и хотя ей очень хотелось начать спор с дядей по этому поводу, она поняла, что сейчаснеподходящий момент.
— Надеюсь, тебе понравится здесь, — говорил лорд Бедлингтон. — Жизнь у тебя была горестной: потеря родителей, а теперь еще и кузины.
— Я была очень счастлива в Роусариле, — сказала Корнелия. — Нельзя ли мне жить там?
— Одной? Разумеется, нет. И слушать не стану, — резко ответил дядя.
— Все же я смогу вернуться домой, когда мне исполнится двадцать один год.
— Если захочешь. Но задолго до этого ты уже будешь замужем, — ответил он.
— Замужем? — удивленно повторила Корнелия и покачала головой.
— Ну конечно, — весело отозвался лорд Бедлингтон. — Все юные особы рано или поздно должны выйти замуж. Но у тебя еще будет время подумать обо всем. Ты найдешь, что Лондон очень веселый город, а твоя тетя представит тебя нужным людям.
— Я благодарю вас.
Корнелии стало интересно, какого бы он был о ней мнения, если бы она вслух выразила свои мысли, заявив, что не желает знакомиться с «нужными людьми». Общий язык она находила только с Джимми и с такими же знатоками лошадей. Но разве она могла сказать об этом? Отныне, подумала Корнелия, ей будет трудно разговаривать открыто и прямо, как она привыкла с детства.
В Лондоне ей достанется участь всего лишь недавней ученицы, которая должна уважать старших, испытывать благодарность за любую любезность, оказанную ей, и единственное, к чему ей следует теперь стремиться — это привлекать молодых людей, чтобы среди них выбрать мужа.
Нет, она ничего не могла произнести вслух, ей оставалось только ненавидеть всех и все вокруг. Она ненавидела дядю, который оказался чванливым занудой, в точности как его описал отец; она ненавидела тетю, которую еще не видела; она ненавидела экипаж с его мягкими обитыми сиденьями и элегантными габардиновыми ковриками; она ненавидела кучера на козлах, в цилиндре с султаном, а рядом с ним — лакея в ливрее, ловко вспрыгнувшего на запятки после того, как захлопнул за ними дверцу.
От всего этого ненавистно веяло богатством и роскошью, все это было частью неведомого для нее мира, которого она инстинктивно сторонилась. Дядя прокашлялся и после длинной паузы снова заговорил.
— Сейчас мы находимся на Гросвенор-сквер, дорогая. Как видишь, все дома здесь чудесной архитектуры.
— Да, вижу, — ответила Корнелия.
Вновь наступила тишина, нарушаемая только позвякиванием сбруи и топотом конских копыт.
— Проедем Гросвенор-стрит, — пробормотал дядя, — и через минуту окажемся на Парк-Лейн.
Впереди них образовался небольшой затор, и экипаж почти остановился, пока несколько карет поворачивали с боковой улицы. Корнелия могла разглядеть, кто в них сидел. Женщины были великолепны: в боа из перьев, широких шляпах, обильно украшенных цветами, все они в руках держали изящные зонтики от солнца.
«Должно быть, я выгляжу рядом с ними очень потешно», — подумала Корнелия с упавшим сердцем.
Экипаж вновь начал медленно двигаться вперед. Неожиданно девушка услышала, как дядя проворчал, еле сдерживаясь, проклятие, и внимательно посмотрела в окно.
На другой стороне улицы она увидела черно-желтый щегольской фаэтон, который только что вывернул из-за угла с Парк-Лейн. Но внимание Корнелии привлекли лошади — пара гнедых арабских кровей, что было видно по их выгнутым дугой шеям и большим чувствительным ноздрям. А затем она поняла, что этих огненных мятежных животных умело удерживает рука человека, управляющего фаэтоном — темноволосого, широкоплечего, молодого мужчины в лихо сдвинутом на бок цилиндре и с огромной красной гвоздикой в петлице.