Желай осторожно
Шрифт:
— Стержинская, я тебя не узнаю. А сбежать?
— Куда? Изловят и вернут. Только скандал и позорище. Тут же все тайные маги через одного. В открытую, видишь ли, неприлично, а исподтишка гадить — это пожалуйста.
— Прямо так и замуж… Я еще понимаю за этого загадочного мозголюба, который тут вчера в позы вставал, но хлыщ! Он же вылитый Славик!
— Ой, — хихикнула я, — это ты еще с местным Славиком не знаком. Вот где сюрприз! Мрачный тип в черном с серьгой в ухе и клыками на перевес!
— Ты про Даракулу? Он реально Славик? То есть, я хотел сказать, правда, вампир?
— Мало того, он бывший жених вот этой, — я потыкала себя в грудь, — тушки.
— Вечно у тебя в мужиках бардак.
— Угу, как в шкафу. Шмотья
— И как ты обычно поступаешь? — прищурился шлем.
— Закрываю глаза и сую руку в шкаф. На кого… на что рука ляжет с тем… в том и иду.
Вовыч заржал. Смех гулял внутри пустого доспеха, как в сабвуфере, а я поняла, что выматывающее напряжение начало отпускать, а это значит, что кто-то во мне решил, как поступит. Хорошо бы это была, все-таки, я, а не княжна, поскольку, что могу отмочить я, мне хотя бы примерно было понятно, а что может выкинуть она…
— Кстати о загадках… А ты куда канцлера стукнутого дел?
46
Вовыч пожал плечами, и взгляд в сторону отвел. Шлем скрежетнул по плохо пригнанной пластине, закрывающей шею, издав на диво мерзкий звук, меня даже передернуло от такого выразительного смущения.
— Отволок бесчувственное тело в ближайший тайный ход и ветошью прикрыл, чтоб не хватились?
— Господи, Ринка, откуда эти дикие образы? Хотя вам, творческим людям, не один психиатр мозг не вправит… Никуда я его не девал. Сам он встал. Синяк наложением рук полечил, побурчал что-то вроде «самдурак», «могбыиполегче» и «дивноденьначинается» и ушел. А мне вот другое интересно. Скажи, а тут у всех девиц такие труселя прикольные, как у тебя?
— Так, я не поняла, ты весь этот дурдом с облачением с самого начала видел? Вовыч, ты реально маньяк! А ты чего посреди ковра застрял? Иди, сядь, как человек, ну, хоть, на пуфик. — Я хотела предложить ему угол диванчика, но юбки заняли все место.
— А вдруг войдет кто, а у тебя доспех на пуфике.
— Я тебя умоляю, после всего, что про меня рассказывают, латы в качестве собеседника — невинное чудачество.
Скрипя, как древний велик, Вовыч устроился, водрузив железные лапы на стол, а одной из них шлем подпер.
Из последнего было известно, что король имел приватную беседу с Серафин, о чем говорили, не понятно, было далеко, а подобраться и подслушать — никак. Разошлись оба недовольные, потом его величество изволил гневаться и челядь разных рангов гонял в три шеи. Королева в поле зрения не появлялась. Про происшествие в оранжерее — тишина, как и не было ничего. Молин никто не ищет, а прочие придворные дамы чистят перья так, что пух летит. Народу прибыло тьма, все суетятся и ждут. По три раза обсудили сплетни про канцлера, принца и княжну и травят анекдоты про то, кто будет первым в первую брачную ночь. Дракула с невестой устроили утром прилюдный скандал, а потом так же шумно мирились (сам не видел, но слуги болтали). В храм прибыл первосвященник, орал, что витражи не мыты, алтарь в пыли, а под амвоном мыши гнездо свили…
— А ты в храм пролезть сможешь? — перебила я поток красноречия.
— Сможешь, был я там. В зале — только посмотреть — священное воинство на половину тушки стены вмуровано, зато во внутренних коридорах этого добра, — парень гулко постучал по нагруднику, — полно, все возвышенные такие, с мечами и при лаврах.
— А ты свой кошмарный меч откуда достаешь?
— Оттуда, — ответил Вовыч и заржал, снова пустив эхо гулять внутри железяк. — Помнишь, я в одно время в сетевуху играл? Так прикинь, этот меч — точная копия того, что у меня в игре был. Я сам прифигел, когда он материализовался. Зато удобно! Надо — призвал, не надо, пусть лежит себе. Вот когда костюмчик с оружием попадается, то неудобно, не могу бросить, сразу выносит в прежнее железо. Так что не дрейфь, Ринка, еще ж не полночь, чтоб тыквой стать, я рядом буду. И потом, вдруг
— Вовыч, ты… — но договорить я не успела. За мной пришли.
Храм находился на территории дворца. К нему, разрезая пополам заснеженный парк, алой царапиной лежала длинная ковровая дорожка, и я шла по ней, удивляясь, как красиво смотрятся на красном ворсе белые с серебром туфли, иногда выглядывающие из-под чуть приподнятого одной рукой подола. На моих плечах серебристо-голубой мех, волосы и лицо скрыты капюшоном. Моя вторая рука лежит на руке отца. Когда я, в сопровождении Колин, маркизы ван Лав и куколки дон Блу, изображающих моих подружек, только вышла, рядом с князем стояла миловидная белокожая девушка с тяжелыми русыми косами. Она улыбалась, азартно блестела глазами, в ее руках была маленькая корзинка с лепестками роз. «Сестра», — подумали я и та, что осталось от настоящей Мари-Энн.
По краям дорожки толпились гости. По мере нашего продвижения, приглашенные пристраивались в хвост процессии, вначале которой была, как положено, королевская чета в синем, наследный принц в белом и золотом и какие-то прочие важные шишки в разноцветном. Анатоля не было. За мной шел хвост из «подружек». Женевьев, она же младшая княжна дон Стерж, во всю щебетала с Лелли, обсуждая перспективных молодых мужчин. Вот кому счастье!
Ступеньки перед входом в храм оказались под моими ногами как-то вдруг и сразу, и я, замерев, сжала руку князя.
— Ну, ну, будет, — успокаивающе прогудел он, как и прежде, напоминая большого добродушного майского жука, и похлопал меня по руке сухой шершавой ладонью. — Одни девки в храм бегут бегом, а ты вот прочь норовишь, зачем согласие давала? Я ж не неволил, сама решила. А Венька не плохой, разбаловали его маленько, но это поправимо, да и Мезереру от свадьбы вашей хорошо выйдет. Идем.
И я шагнула на ступеньку, потом еще на одну и еще и попала в царство света. Потолок вздымался, казалось, невообразимо высоко, хотя снаружи храм производил впечатления исполина. Просто храмовый свод был искусно расписан под небеса с полупрозрачными лентами облаков, в которых, постепенно растворялись уходящие вверх стены с многочисленными узкими забранными солнечно-золотыми витражами окна. По обе стороны от входа стояли ряды скамей из светлого дерева, украшенных вдоль прохода цветами и лентами, проход вел к высокому, в те же три ступеньки, что и на входе, амвону. Дальше был алтарь — огромная янтарная глыба, а над ним, купаясь в лучах света, висело на невидимых стяжах солнечное гало. Золотое и теплое, как лето, как свежеиспеченный хлебушек, как мамины ладони, как…
Руки отца увели куда-то в сторону, светлый лик скрылся с глаз и меня отпустило. Я с удивлением поднесла руки к лицу и оттерла непрошеные слезы. Чьи это были эмоции? Мои? Настоящей Мари-Энн? Наши общие? Я больше не различала, где я, а где она.
— Тише, Марьяна, тише, — князь гладил мои руки, — а то и поплачь, чай, давно в храме не была, вот оно и накатывает. Идем-ка, сейчас службу отслушаем, легче будет.
Боковым коридором мы вышли к переднему ряду скамеек, куда меня с некоторыми сложностями (платье путалось) усадили. Как я поняла, это была невестина половина. Капюшон остался на мне, только шубку сняли. Рядом ерзала Женька, поминутно оглядываясь по сторонам и стреляя глазами. Я тоже попыталась увеличить себе площадь обзора и только потянулась приподнять нависающую на лицо ткань, как сзади раздалось гневное шипение. Мадам ван Жен бдит и опозорится не даст. Ладно, не положено, так не положено. По крайней мере, символ поклонения не так по чувствам бьет. Зато я вдоволь налюбовалась монументальным янтарным алтарем, таким прозрачным, что выточенная в нем сверху полусфера хорошо просматривалась сквозь медовый бок, а так же одеяниями первосвященника и его помощников, изобилующее вышивкой со стилизованными солнышками.