Железная дорога
Шрифт:
Я не стала рассказывать Саше о появившейся у меня аналогии. Вслух сказала только:
— Какая странная игра.
— Это не игра, Женечка. Я должна уберечь сына, значит, я должна во всём разобраться. Больше некому.
Я смотрела на исхудавшее и бледное лицо подруги, на её вздрагивающие плечи и холодела от мысли, что возле неё дежурит реальная опасность. «Что происходит? — Думала я с подступающим отчаянием, — Двух подруг я уже потеряла, так и не сумев им помочь. Теперь на моих глазах третья, последняя, затягивает петлю на своей шее, а я, как парализованная, сижу и не могу подобрать нужных слов».
Неожиданно для себя я сползла
— Так ты считаешь, что я попала в зависимость от самого процесса, и это похоже на то, что происходит с игроманами? — Спрашивала Саша, когда мы отплакались, отсморкались, и я уже выговорила всё, что думала по этому поводу. — А если тайна и в самом деле существует? Каким другим образом я смогу это выяснить? У нас была идеальная семья, и с нами не должно было произойти ничего из того, что произошло.
— Идеальных семей не существует. В каждом дому по кому. И почти в каждом доме есть надёжно запертая дверца, а ключ в зайце, заяц в утке, и так далее. И, наверное, нужно сто раз подумать над тем стоит ли добираться до ключика. А ты намеревалась просто и небрежно взломать замок. Знаешь, ещё ни в одной сказке это никому даром не выходило. — Я понимала, что уже можно разглагольствовать, приводить примеры из мифов народов мира и классической литературы — передо мной снова была прежняя разумная Саша.
— Говорят, что сердце материнское вещун. Я чувствую, что над головой сына занесён топор. Чувствую, понимаешь?! И как мне убедить себя, что это только невроз? Допустим, врачи заставят меня поверить, что никакой опасности не существует, я расслаблюсь, отвлекусь, и вот тут-то... — Саша судорожно вздохнула.
— Я готова поверить твоему материнскому сердцу, Саша. Давай, подумаем вместе, что такого мог натворить твой отец, за что ему пришлось так страшно расплатиться. Автокатастрофа... Сбил, что ли, твой отец кого-то? Например, в юности мчался на мотоцикле, наехал, испугался и умчался с места аварии? Зная твоего отца, я не могу поверить, что он мог так поступить даже подростком.
— Я тоже в это никогда не поверю.
— Вспомни, Саша, как странно вёл себя твой отец, когда тебя бросил Генаша. Он даже не попытался поговорить со сбежавшим зятем, вернее, нам об этом ничего неизвестно. Но то, что твой отец тогда выглядел страшно подавленным, это точно. А если у него самого была похожая история? Допустим, до встречи с твоей матерью он встречался без обязательств с какой-нибудь девушкой, она забеременела, а твой отец не хотел жениться по залёту. Или не верил, что это его ребёнок: добрые люди оговорили девчонку. Или ещё что-то в этом духе. И вот, через много лет он узнаёт, что с брошенным им ребёнком стряслась беда. А у его законного сына всё в порядке, у него самого всё в порядке. На твоего отца наваливается чувство вины, а тут уже включаются законы природы: вина требует наказания. Наступает время «Ч», и твой отец, конечно, совершенно бессознательно поворачивает руль не в ту сторону. Помнишь, какой-то мужик говорил, что если бы резко повернуть вправо... или влево, не помню, тогда они могли бы уцелеть.
— Это только предположения, Саша.
— А если бы ты это узнала из психологических экспериментов, которым абсолютно доверяла, что бы тогда стала делать?
— Постаралась бы разыскать ту женщину. Узнала бы, чем могу помочь, попросила бы прощения.
— Вряд ли получилось бы её найти: одни ни о чём таком и слыхом не слыхивали, кто-то что-то знал, да помер. Кому-то всё доподлинно известно, но он никогда не захочет ничего рассказывать, тем более дочери. А кто-то ничего не знает толком, но отвесит тебе тонну всякой чуши. Или все шестнадцать тонн. Остановимся на таком варианте: ты узнаёшь, что обиженная твоим отцом женщина реально существует, но кто она, что она, где её теперь искать, неизвестно — твои действия?
— Буду продолжать поиски.
— И при этом понимать, что если всё дело в той женщине, а найти её не получится, топор, зависший над головой сына, рано или поздно опустится. Какая психика это выдержит, Саша?! Ещё неизвестно, над чьей головой висит тот топор; может быть, над твоей, и называется он — психушка.
— Ты считаешь, что не нужно даже пытаться выяснить, что на самом деле произошло когда-то в нашей семье?
— А ты уверена, что сможешь сохранить любовь к своим старикам, если узнаешь о них что-то не очень приглядное? Никто из нас не ангел, и в жизни всякое бывает, Саша. Твои родители умерли, но они с тобой — пока остаётся память. А если любовь заменится знанием, а память пустотой? Ты хоть представляешь, что это такое: болтаться без якоря? Не всякое знание идёт на пользу. Если нам, действительно, что-то нужно узнать, сами собой явятся обстоятельства, люди, события, и потайная дверца откроется.
Дальнейшее от меня уже не зависело. Произошло чудо, на которое я надеялась всеми силами души. Я не знала, как будет выглядеть это чудо, но оно должно было свалиться на Сашу в Москве — иначе ей не стоило покидать свой родной город. И чудо свалилось.
Прибываем куда-то, что ли? Но нет, за окном после небольшой заминки поплыли станционные строения, склады, потом переезд, опущенный шлагбаум, а рядом с ним женщина в непременном клетчатом платке. О чём это я? Ах, да, о Москве...
В детстве я практически не вспоминала о дикой дядилёниной выходке и том, что за ней последовало. Я забыла о том, как прошел московский день моего бродяжничества, но, как выяснилось, город успел очаровать меня. Каждый раз, наталкиваясь в книге на описание уголков столицы, или когда у меня сладко сжималось сердце. Когда действие фильма происходило на фоне московских улиц, я чувствовала, что рано или поздно буду жить в этом лучшем городе Земли.
И вот я много лет прожила в городе своей мечты, и, что же, разве это делало меня счастливой? А ведь я люблю Москву, хорошо ее знаю, и готова рассказывать о старой Москве всякому, кто захочет слушать.
Москва — это или архитектурное чудовище, или архитектурное чудо. Чтобы на одном пятачке смешалось самым беспорядочным образом пышное барокко восемнадцатого столетия, конструктивистские здания двадцатых годов прошлого века, «сталинский ампир», чтобы букет был еще щедро сдобрен милым московским модерном, а как точка отсчета внутри пряталась церковь времен Василия третьего — и чтобы этот микс был единым ансамблем? Этого никак не может быть, но это так. Мне думается, что внутри видимого города спрятан еще один — тайный, он заключает в себе магнит, который притягивает к себе разностилье, уравновешивает и объединяет его.