Железная коза
Шрифт:
Поставив каждой из служб следить друг за другом, следить за армией, следить за чиновниками минфина, следить за Ай-Булаком и Ухум Бухеевым, и даже следить за самим Бромолеем. Вот такой хитрец, не боящийся острых вопросов, но при ответах глядящий в сторону. Возникшие на волне перемен партии левых и правых наперебой засыпали его приглашениями на презентации. Нет, это не были партии старого типа вроде мутотеньских. Это были партии нового типа. У правых программа заключалась в лозунге: «Налил. Как честный человек — обязан выпить» и оскорбления они рассылали по факсу. Левые же говорили: «Воздерживайся,
Так как в тайной полиции оказалась лишь одна четвертая народонаселения, да еще и обязанная следить друг за другом, то тайнослужащим пришлось несладко. Кроме того, коль двадцать пять на три не делится, выявился в остатке лишний человечек в гоголевской шинели. И за его душу службы тут же принялись жестоко интриговать.
Чирикали воробьи. По улицам от одного наблюдаемого к другому мчались неуспевающие, запыхавшиеся, разрывающиеся под гнетом служебного долга тайные агенты. Верблюд дожевал колючку и попробовал на зуб рекламу нового лекарства «пофиган» для кошки, которое «не вызывает сонливость и не нарушает трудоспособность и на том скажите спасибо». С энтузиазмом шантажиста принялся за дело новый министр промышленности.
Раз уж жителей города расхватали Ай-Булак и Сумбурун, Ухум Бухеев, да поселит Мора в его помповое ружье гнездо смертоносных ос со смещенным жалом, принял в ряды министерства промышленности оставшихся тринадцать казаков и национализировал все. (Тринадцать эмисаров расползлись по территории словно кипящая смола из опрокинутого котла.) То есть действительно все: фабрики, заводы, землю, животных, садово-парковый инвентарь, выставку скульптуры Эрнста Неизвестного Солдата, грязное белье, средства ухода за кожей, выпавшие волосы и даже стриженные ногти.
Вроде бы конец — делу венец, но нельзя же ребят держать без работы, и поворотливый, как шпингалет, Ухум начал денационализацию. Поклялся, пока не сделает, будет спать в мундире и есть в мундире. Картошку.
— Вы все меня знаете, как облупленного. Я человек простой, и скажу прямо. Я вам родным языком матюкаюсь: денационализации быть! — В прошлой жизни кем он только ни был: не был кошкой и собакой, не был женщиной, да вообще-то и мужчиной был не ахти каким.
На выпущенные сверх плана во время печати дензнаки процессу денационализации очень помог директор типографии. Он скупил все, и у него еще осталось немножко денег, акурат на установку у дантиста пятерых фарфоровых клыков. Бедняга не ведал, что в целях повышения производительности труда и, ясен перец, учитывая фактор личной заинтересованности сотрудников, Ай-Булак выдал по ведомству распоряжение номер двадцать два, в соответствии с которым каждому чиновнику, придумавшему новый налог, полагается десять процентов от этого налога.
Проще говоря, все имущество за неуплату налогов у директора типографии было конфисковано, а галопирующая инфляция превратила возможный визит к дантисту в ни к чему не обязывающую экскурсию, после которой можно кусать орехи, но нельзя раскусить.
Чирикали воробьи. В очереди у кумысного ларька сотрудники Минфина одержали верх благодаря численному превосходству. Принялись пускать своих без очереди, и у пробегающих мимо шпиков не стало никаких шансов промочить горло. Сия
— Молодец, — похвалил развалившийся на троне морской звездой политический лидер. — Уложился в норматив. Хвалю за службу. Будешь награжден «Уставом гарнизонной службы» с дарственной подписью автора от имени командира части.
На основании представленных документов все сотрудники минфина были уличены, обвинены, осуждены и расстреляны. Бывший министр финансов Ай-Булак с понижением переведен в подчинение к министру внутренних дел на должность секретаря по контролю за деятельностью силовых структур.
— Требую приказ в письменном виде, — кипятился Ай-Булак, а когда получил таковой, не смог прочитать, поскольку тот был написан арабскими буквами.
Так закончилась первая ведомственная война в Мордорвороте.
Палило солнце. В кумысной очереди бойцы невидимого фронта отмечали победу. Верблюд отравился кошачьим «пофиганом» и откинул копыта. Хотя справедливости ради следует уточнить, что его кислотно-щелочной баланс остался в норме. Ничто не предрекало надвигающуюся на город беду.
Не желая мучить безделием своих тринадцать бравых, как часовые стрелки в полночь подручных, в ставку Бромолея явился Бухеев с папкой документов, да расточит Белобог газовый пистолет его мышления под боевые патроны мудрости. Где на фактах, а где на пальцах министр промышленности доказал первому лицу стойбища, что так жить нельзя, что оборудование устарело, как малиновый пиджак, производительность труда на нем себе дороже, да и остальная недвижимость ни к черту. И проще снести да новое отгрохать, чем латать. Доводы звучали убедительно.
Армия с уборки была переброшена на снос. Армия была недовольна. Дело в том, что зернышки ковыля очень маленькие. И собирать маленькие зернышки на следующий день после сева, чтоб обеспечить какое-никакое пропитание, очень-очень-очень нелегко. А тут еще вокруг, как угорелые, носятся соглядатаи. Трудиться мешают. Армия была обозлена.
И когда армии у кумысного ларька достался хвост очереди без всякой надежды на кружку кумыса, ибо теперь шпики пускали своих без очереди, армия возмутилась. Сносящие определили ларек, как промышленный объект, и снесли вместе с заводами и фабриками. Так и не доставайся кумыс никому.
Тогда уже возмутились рыцари плаща и кинжала. В начавшихся уличных боях обе стороны геройски уничтожили друг друга, а заодно и оставшиеся промышленные объекты. Тяжелораненые перекликивались, умирая:
— Толян, прикинь, мне на халяву вырезали апендицит и гланды!
— Обидно, да? — возмутился самый молодой козак. — Они должны были оказать какое-то сопротивление. Я так не играю.
— Терпи, сынок. Это война. Грязная война, — положил ему руку на плечо Ухум Бухеев. — Я знаю, что говорю. Слыхал о Мертвом море? Так это я его…