Железная звезда
Шрифт:
— Спасибо.
— Зачинить щель будет просто. Я создам дехрониксный интервал — управляемый, учтите, совсем не похожий на тот, куда провалился вариостат. Отведу сначала вариостат, а затем и вас по вселенской трубе к моменту приобретения и помогу вам вернуться в положенную фазу. Этим делом лучше заняться безотлагательно, иначе противотемпор будет расширяться.
Окончательно сбитый с толку, Робертсон отважился заметить:
— По-моему, это превосходная мысль.
Внезапно вокруг постели вспыхнул пурпурно-фиолетовый свет. Морверад отошел за пределы силового поля.
— Запомните, мистер Робертсон, противотемпор
— Полагаю, вы хотите...
Без предупреждения пурпурно-фиолетовый свет сместился к противоположному, красному концу спектра. Затем комната исчезла.
— Стойте! — заорал Робертсон.— Вы же не объяснили...
Ярко-красный свет мигнул и погас.
Робертсон опять очутился в Лондоне.
Было воскресное утро, конец августа, он стоял на Петтикот-лэйн. Впереди на три или четыре квартала тянулись ларьки уличных торговцев. Жители Лондона, обожающие покупать ненужные мелочи, битком забили узенький проход. На Роберт-соне был твидовый пиджак — тот самый, за сорок гиней. Утренний воздух дышал прохладой. Морверада не было видно.
Робертсона поразило одно обстоятельство. Никто и ничто не двигалось. Гирлянда разноцветных флажков, вывешенная над ближайшей к нему палаткой, странно застыла в невероятной позиции; как вкопанные замерли теснящиеся лондонцы, не шевелились продавцы в ларьках и палатках. Остановилось время.
У Робертсона голова пошла кругом. Он перебрал в памяти все, что с ним случилось.
Была эта хитрая штуковина — как, бишь, она называется? — вариостат. Она миновала де... дехрониксный интервал, надо понимать, в прошлом, то есть сейчас. Очевидно, вариостат — это автоматический предсказатель. Только Робертсону не положено им пользоваться, потому что по всем правилам вариостату нечего делать в том времени, где живет Робертсон, и из-за этого получился тот самый противотемпор.
Робертсон приложил ладони к вискам, потер их. Головная боль не утихла. Вокруг него все еще никто не двигался.
Маленький человечек — Морверад, что ли? — каким-то образом перебросил Робертсона во времени на несколько недель назад, в то утро, когда он купил вариостат. Робертсон думал: «Весь смысл в том, чтобы опять подойти к ларьку того же самого торговца, но только на этот раз не покупать вариостат. Тогда Морверад тихо и спокойно отправит эту вещицу на место и избежит противотемпора».
Очень жаль, что приходится терять такую удобную шкатулочку, думал Робертсон. Но ничего не попишешь, стоически утешал он себя. Выбора нет. Если он не послушается и снова купит вариостат, Морверад рано или поздно настигнет его и отшвырнет обратно в Лондон, в восемнадцатое августа; так он и будет крутиться, как белка в колесе, пока добровольно не откажется от вариостата.
Итак, приходится быть покладистым. Но что потом?
Потом, без сомнения, он заново проживет эти недели, но на этот раз без шкатулки. Робертсон пожал плечами. Обойдется. Он помнит все советы вариостата, все до единого: поменять билет на самолет, продать золотые акции, купить ртутные и так далее. Всего и дела-то — с самого начала повторить ту же самую цепь решений. Да ему вообще не нужен вариостат. Он сам умеет принимать решения, и чаще всего удачные.
Робертсон окончательно убедил себя. Так и быть, он отречется от вариостата.
В тот миг, как он принял это решение, неподвижность кругом дрогнула. Открылся дехрониксный интервал, пропустив его в восемнадцатое августа. Флажки затрепетали
Робертсон зашагал по узкой улочке. Где же торговец с бородкой? Ага, вон там.
Робертсон перешел на другую сторону улочки. Сухопарый торговец улыбался покупателям, обнажая скверные зубы, а на прилавке в куче всевозможного хлама маняще возлежала металлическая шкатулка. Робертсон остановился у ларька. Вариостат снова шепнул: «С твоей стороны будет совсем не глупо, если ты купишь эту шкатулку».
Робертсон взял вариостат в руки.
— Сколько стоит?
— Три шиллинга шесть пенсов.
Робертсон положил вариостат на место.
— К сожалению, мне это не подходит.
— Два и шесть пенсов,— молящим тоном предложил торговец.
— Да я ее и за фартинг не возьму,— сказал Робертсон.— Это мое последнее слово. Слышите меня, Морверад? Я отказался от вариостата.— Он быстро отошел.
В тот же миг противотемпор пришел к концу. Временной континуум, до неузнаваемости искаженный тем, что вариостат находился у Робертсона, мгновенно принял подобающий вид. Ни с того ни с сего Брюс Робертсон остановился метрах в шести от злополучного ларька, потер лоб, оглянулся. Шкатулки уже не было. Он пожал плечами. Никчемный кусок металла, не более того. Робертсон не представлял себе, с чего это вдруг ему взбрело в голову прицениться. Он пробрался сквозь толпу, подозвал такси и вернулся в отель.
Увидеть невидимку
И меня признали виновным, приговорили к невидимости на двенадцать месяцев, начиная с одиннадцатого мая года Благодарения, и отвели в темную комнату в подвале суда, где мне, перед тем как выпустить, должны были поставить клеймо на лоб.
Операцией занимались два государственных наемника. Один швырнул меня на стул, другой занес надо мной клеймо.
— Это совершенно безболезненно,— заверил громила с квадратной челюстью и отпечатал клеймо на моем лбу. Меня пронзил ледяной холод, и на этом все кончилось.
— Что теперь? — спросил я.
Но мне не ответили; они отвернулись от меня и молча вышли из комнаты. Я мог уйти или остаться здесь и сгнить заживо — как захочу. Никто не заговорит со мной, не взглянет на меня второй раз, увидев знак на лбу. Я был невидим.
Следует сразу оговориться: моя невидимость сугубо метафорична. Я по-прежнему обладал телесной оболочкой. Люди могли видеть меня — но не имели права.
Абсурдное наказание, скажете вы? Возможно. Но и преступление было абсурдным: холодность, нежелание отвести душу перед ближним. Я был четырехкратным нарушителем, что каралось годичным наказанием. В должное время прозвучала под присягой жалоба, состоялся суд, наложено клеймо.
И я стал невидим.
Я вышел наружу, в мир тепла. Только что прошел полуденный дождь. Улицы подсыхали, воздух был напоен запахом свежей зелени. Мужчины и женщины спешили по своим делам. Я шел среди них, но меня никто не замечал. Наказание за разговор с невидимкой — невидимость на срок от месяца до года и более, в зависимости от тяжести нарушения. Интересно, все ли так строго придерживаются закона?
Я ступил в шахту лифта и вознесся в ближайший из Висячих садов. То был Одиннадцатый, сад кактусов; их причудливые формы как нельзя лучше соответствовали моему настроению. Я вышел на площадку, приблизился к кассе, намереваясь купить входной жетон, и предстал перед розовощекой, пустоглазой женщиной.