Железный регент
Шрифт:
Чтобы пользоваться Искрой, совсем не обязательно иметь музыкальный инструмент и уметь на нем играть; сама Ина, к примеру, никакого отношения к музыке и прочим искусствам не имела. Но все, что я знала и умела, я перенимала от отца, а он как раз был бардом, вот и меня учил тому же.
Ина планировала строить занятия совсем иначе, но на первый раз решила посмотреть, что я вообще умею. Нужного настроения и вдохновения не было и в помине, Искра теплилась едва-едва, мир отзывался неохотно. Но через некоторое время я все-таки сумела сосредоточиться, и в учебной комнате мы просидели несколько
Результатом Пастушья Свирель осталась довольна, похвалила мои успехи и вознамерилась проводить к другим учителям.
Известие о том, что учить меня будет не одна Ина, оказалось неожиданным. Грамоту и счет я знала благодаря отцу, но этого, по словам Пастушьей Свирели, было совершенно недостаточно для достойной самостоятельной особы. Но спорить я, конечно, не стала: я мечтала учиться, и боги дали мне такой шанс. Теперь нужно доказать, что они дали мне его не зря.
Боги очень не любят, когда их милостями пренебрегают.
— Не стоит, прекрасная владычица душ, тратить свое драгоценное время. Вы можете отправиться к остальным ученикам, а юную госпожу я провожу сам, — прервал нас незнакомый мужской голос, когда мы уже собирались уходить, и Ина осторожно укладывала лиру обратно в битком набитый невесть чем сундук.
Я вздрогнула и резко обернулась, а для даны появление постороннего, похоже, не стало неожиданностью.
— Ну что вы, какая трата времени? Это не только мой святой долг, но и прямая обязанность, — голос женщины прозвучал почтительно, но мне почудилась в нем насмешка.
— Такая прекрасная госпожа не должна говорить о долге и обязанностях, все это — удел мужчин, — возразил вошедший мягко и спокойно, внимательно разглядывая нас обеих. — А вы, дитя, присядьте вот здесь, рядом, — обратился он уже ко мне.
— Не бойся, он… свой, — еле слышно шепнула Ина, ободряюще пожала мне локоть, коротко поклонилась мужчине и, не пытаясь спорить, тихо вышла.
Я неуверенно приблизилась и села туда, куда велели, отвечая на изучающий взгляд своим любопытным.
Незнакомец был… холеным. Я слышала раньше это слово и думала, что знаю его значение. Но, как оказалось, все прежние представления были бледной тенью, а придумано оно было именно для этого человека. Не для молодой, одетой в белый шелк и украшенной бриллиантами жены наместника Северной провинции, которую я как-то случайно видела в Далене, а вот для этого мужчины. Слово было таким же сытым, довольным, лоснящимся, как он, чуть округлым и вкрадчивым.
Он не был толстым и не казался одутловатым, но всю внешность переполняла неуловимая мягкая округлость. Длинная туника из насыщенно-красной струящейся ткани обнимала ухоженное, привыкшее к удобным креслам и мягким кроватям тело. Одежду придерживал широкий пояс затейливого плетения, украшенный позолотой и закрепленный изящной пряжкой. Покатые плечи укрывала светло-синяя накидка с просторными рукавами, оканчивающимися узкими манжетами. Распахнутая на груди и, кажется, вовсе не имеющая застежек, она ниспадала складками так красиво и идеально ровно, будто мужчина все свое время и внимание тратил только на то, чтобы следить за ее положением.
Мягкие ухоженные руки с длинными пальцами и светлой, тонкой, наверняка по-детски нежной кожей двигались столь же красиво и плавно, как лежали складки одежды. Пальцы украшали три крупных перстня с камнями — не так много, чтобы это выглядело крикливо, но достаточно, чтобы подчеркнуть высокий статус. Золотистые локоны волос изысканно-правильно спадали на плечи. Высокий покатый лоб венчал плетеный золотой обруч — не символ власти, а полезное украшение, не позволяющее волосам лезть в лицо. Которое, конечно, было таким же холеным: мягкая линия скул, округлый подбородок, полные капризные губы. Большие светло-карие глаза оказались аккуратно подведены черным. В первый момент я удивилась этому, но потом вспомнила, что не только слышала нечто подобное о современной столичной моде, но и встречала таких людей вчера, когда шла с Ивом.
По первому впечатлению мужчине можно было дать и двадцать пять, и семьдесят, однако, приглядевшись, я все-таки пришла к выводу, что он уже далеко не молод. Золото волос мешалось с серебряными нитями седины, в уголках глаз и губ виднелись морщины, кожа на шее отличалась дряблостью, да и очерк подбородка казался размытым.
— Алмаз неграненый, — задумчиво проговорил мужчина с мимолетной улыбкой в уголках губ. — Воистину.
Голос у него был под стать внешности — такой же округлый, негромкий, неуловимо-текучий. Приятный. Такой, вместе с его вкрадчивыми манерами, хорошо подошел бы торговцу, продающему какой-то исключительно дорогой, штучный товар.
— Вы обо мне? — спросила я напряженно. Верить кажущейся мягкости и безвредности собеседника я не спешила, потому что одна твердая и острая деталь в его наружности все-таки имелась: взгляд. Цепкий, тяжелый, властный, обжигающе-ледяной. Передо мной сидел сейчас не молодящийся придворный бездельник, дни и ночи проводящий в ублажении собственного тела, а очень умный и опасный тип.
Мгновение — и холод пропал, как будто мужчина прочитал мои мысли или сам заметил несовершенство образа. Теперь в его глазах блестела насмешка, легкая скука пресыщенного жизнью существа и слабый оттенок исключительно мужского интереса.
Я даже задумалась, а не померещилось ли мне, но потом вспомнила поведение Ины и решила, что правильно все поняла. Если наружность Железного регента полностью соответствовала его сути, то у этого человека она была призвана скрыть подлинные черты. Или опасный характер попросту сочетался в нем с любовью к роскоши?
— Разумеется, прекрасная дева, — мягкие губы изогнулись в ласковой, снисходительной улыбке. — Я успел уже многое услышать о новой находке первого регента и не удержался, решил взглянуть своими глазами.
— Разочарованы? — задиристо возразила я, расправляя плечи, будто готовилась с ним драться. И тут же нервно прикусила изнутри губу, ругая себя за несдержанность.
Алмазом же назвал, какое разочарование! Да и хамить и перебивать его точно не стоило, но… наедине с этим человеком я чувствовала неуверенность и почти страх, меня едва не трясло от нервного напряжения.
— Что вы, дитя, напротив. Очарован, — новая улыбка, уже искренняя — или больше похожая на искреннюю. — Рина тиато…
— Что? — переспросила я озадаченно.