Железо и розы
Шрифт:
Г л а в а 10.
Около полуночи, Алеша сидел за столом в пустом коридоре и смотрел на лист бумаги, в конусе света от настольной лампы и свои руки. Руки рисовали, как заведенные,- женщину сзади. Рисовальщиком Алеша был плохим и чудовищные задницы, которые он пытался втиснуть в одну проекцию с чудовищными грудями, напоминали помесь «Герники» с кошмарами Босха. Но эрекцию вызывали чудовищную - или эрекция разума вызывала чудовищ?
Еще пару недель назад он стал молодым учителем, завязавшим с тяжелым прошлым и вышедшим на светлую дорогу в темных
Они появились бесшумно, из темноты своей спальни, не произведя ни звука и не примяв ни единого ядовитого цветка в его мыслях, - но он почувствовал. И поднял голову от портрета Инги сзади, - она стояла перед ним в фас. Он судорожно сжал руки на своем листе бумаги, - Инга облизнула губы.
В «спецухе» особым шиком считалось обрезать ночные рубашки намного выше колен, - убирая заодно и ненавистный штамп. За это наказывали, но девочки в один голос оправдывались тем, что материя им нужна для гигиенических надобностей. Это была правда, - тампонами здесь не пахло.
В воздухе витал аромат особой смеси, применяемой в «спецухе», - аптечный запах кока-колы и спиртовой настойки боярышника, - бутылкой, Гела покачивала в руке, Эвелина появилась последней.
– Пожалуйста, - сказала Инга, наклоняясь к столу, - Ну, пожалуйста, - развязанные у ворота тесемки ее рубашки, почти коснулись Алешиных рук, стиснутых на ее портрете.
– Что?
– хрипло каркнул он.
– Ну, пожалуйста, пустите нас в душевую, - сказала Инга.
– У нее сегодня день рождения, прямо сейчас, - сказала Гела, - Что же нам, клей нюхать под одеялом, как свиньи?
– Мы ничего страшного не сделаем, - тихо сказала Эвелина, - Можете пойти с нами и посмотреть.
–
И он пошел с ними посмотреть, - Мальчик-Кровавый-Пальчик, ведомый тремя девочками-людоедками.
В запретной комнате Эвелина извлекла откуда-то секретную лампочку и вручила ее длинной Инге. Длинная Инга заменила ею обычную и вспыхнув алым, инфернальное пространство предбанника быстро налилось багрово-синим светом, - лампочка оказалась окрашенной красной гуашью, половина которой моментально обгорела и все вокруг приобрело оттенок венозной крови. Напряженно гудело в трубах или в ушах, бились сердца, не слыша друг друга, каждое, - за фиолетовыми кулисами собственной похоти, крылатые тени замерли под потолком, - на багровой сцене, в атмосфере дешевого мыла и пота, разыгрывалась четырехгрошовая драма, - орел или решка?
– Блядь, - сказала Гела, - Я извиняюсь, - она подняла хлопнувшую об пол бутылку. Раздались редкие аплодисменты, - Хорошо, что пластиковая, - иронически сказала Эвелина.
Когда они спускались вниз, у них ничего не было, кроме сиротских рубашек на голом теле и бутылки в руке Гелы и вдруг, - откуда-то из темных углов, появился пестрый плед, медная ваза с фруктами и тонкие пиалы, расписанные розовыми цветочками, - Алеша понял, что его разрешение на вход, было просто входным билетом на заранее подготовленный спектакль.
– Скорее, скорее, - подгоняла Эвелина, - Скоро полночь, скоро Зебра родится.
– Действительно ли родилась Инга в полночь, проверить было невозможно, - но что значила действительность в инфернальном пространстве действа и чем этот час был хуже любого другого, для начала праздника жизни?
Наступление
Улыбаясь улыбкой клоуна он сидел среди трех веселящихся Катти Сарк, не имеющих возраста, как фигура на форштевне корабля, разрезающего багровые волны времени и смотрел на розовую попу новорожденной, положившей подбородок на поднятые колени, - с каким еще выражением лица он мог это делать? Условная полоска ее бикини мешала видению подробностей, как черная повязка на глазу пирата, он дурацки мигал, удерживая клоунскую улыбку, чтобы не сползла, обнажая оскал черепа, который он уже чуял своим дурацким носом, он и был клоуном, посреди праздника ночи, - центром праздника - и ему это нравилось.
Он не уловил момента, когда повязка слетела с его глаз и в ночи вспыхнул фейерверк, лоскутья сиротских рубашек взлетели, как серые крылья чаек и исчезли в потоке ветра за кормой, он уже ничего не видел, кроме распахнутых глаз и губ новорожденной, - она кричала, требуя жизни, она билась в нее, устремляя розовые пятки к зениту ночного солнца - и визжал ветер, полосуя его спину когтями ужасов ночи.
Г л а в а 11.
На следующий день он сидел дома в первом отгуле и в раздумье, когда раздался сигнал мобильника.
– Алло, - сказала Эвелина, - Можно мы к вам приедем?
– Откуда вы узнали мой номер?
– спросил он.
– Какая разница?
– спросила она, - Вы заплатите за такси?
– Да, - он указал маршрут и они приехали, - найдя его в лесу на даче, не имеющей адреса.
За стенами «спецухи» «спецуха» заканчивалась, он примерно представлял себе, как можно оттуда выбраться, но не сразу понял, кто это выбрался из машины в лучах заходящего солнца. Гела казалась выше в синих джинсах, обтягивающих ноги и синей майке, ее кудри охватывала черная бадана с черепами, на Зебре были мешковатые камуфляжные штаны, черная безрукавка с надписью «Меrde» и черная бейсболка, Эвелина выглядела как ангел смерти, - с белыми волосами, падающими на воротник черной рубашки и в черных джинсах. Все трое были в высоких кроссовках, Зебра держала в руках объемистый рюкзак, - они были похожи на отряд спецназа, собравшийся на «сафари».
Войдя в дом, девушки быстро осмотрелись, - ни у кого не повернулся бы язык назвать их девочками, - Зебра выставила на стол бутылку виски «Джон Уокер».
– Ничего себе, - сказал Алеша.
– Мы со «спецухой» покончили, - сказала Эвелина, - Теперь мы не будем считать деньги, - деньги у нас будут.
– Алеша быстро прикинул последствия такого решения для него персонально.
– Они не знают, - сказала Эвелина, как бы читая его мысли, - Они будут искать нас по месту жительства. И если ты завтра спокойно выйдешь на работу, они ничего не прохавают.
– Алеша отметил переход на «ты», который не состоялся даже в процессе вчерашнего фейерверка, но насторожило его не это, а металлические нотки в голосе Эвелины, заныли царапины на спине.
– Все будут делать то, что я скажу, - резко ответил он, - На этих условиях вы останетесь здесь. Кому не нравится, - вон отсюда, - он смотрел только на Эвелину, - Все, кроме Зебры.
– Зебра плюхнулась ему на колени так, что чуть не отбила крупом яйца. Потом повернулась к Эвелине, - Ты поняла? Папочка хочет меня!