Желтая линия
Шрифт:
Мы молча смотрели на офицера, говорить было нечего. Он с задумчивым видом обошел вокруг груды убитых, где-то задержался, разглядывая подробности, удивленно покачал головой. Потом остановился возле Шилу, сжимающего мертвого младенца.
— Ивенок! — с удивлением сказал офицер — то ли нам, то ли сам себе. — Откуда он?
— Здесь был, — хрипло ответил кто-то из наших.
— Точно ивенок. Глядите — и скулы, и глаза… Это что же — они своих детей подкладывают, чтобы вас подманить?
Затем он склонился над телом Рафина-Е, похлопал по его карманам,
— Все, жгите тела, — сказал он. — Нет, постойте!
Офицер еще раз подошел к мертвым и задумчиво оглядел их, заложив руки за спину.
— Жгите, — подтвердил он. — Но сначала снимите со всех сапоги. Раздадим союзникам.
Я лично стащил с покойников только две пары сапог. Другие работали шустрей. Мне вовсе не было противно или обидно, я вообще ничего не испытывал. Я просто снимал сапоги — не пропадать же?
Странное открытие мне сегодня выпало сделать. Оказывается — никакой я не воин, не защитник, не цивилизатор. Я всего-то кусочек слизи, кое-как скрепленный ломким скелетом. Меня запросто пробивает безмозглая железка, и ничего от меня не зависит. Даже собственная жизнь.
Полтора десятка опытных бойцов во главе с командиром не смогли себя уберечь. Всех побило тупое железо, и с таким трудом скопленные уцим моментально обратились в прах. Из праха пришли — в прах ушли. Смешно.
Если бы не Нуй, который вовремя столкнул меня в болото, сейчас и с моих ног стаскивали бы сапожки. И носил бы их краснобородый орангутанг с человеческими задатками. А мои жалкие притязания на общественный статус, на хорошую жратву и белые носки два раза в день исчезли бы, просто развеялись в пространстве. Смешно, не верите?
Меня так и подмывало похихикать в кулак. Я-то, дурак, даже страха не испытывал, когда влезал в эту форму. Думал, мир крутится вокруг, а я спокойно на него смотрю. Думал, война — это удобный тир. С одной стороны, я — хитрый, осторожный, хорошо замаскированный. С другой — хорошо освещенная мишень.
Оказалось, совсем не то. Вместо тира я попал в горящий дом с запертыми дверями, где рушатся балки, проваливаются полы, мечутся обезумевшие люди. Попробуй тут прицелься. Сдохнешь, даже пискнуть не успеешь.
В тот же вечер команду «Крысолов» вернули на базу для переукомплектования. Я лежал в казарме, смотрел на пустые кровати и ни о чем не думал. Рядом болталась мокрая одежда, отстиранная от крови.
Потом мне приснился большой банкетный стол, за которым собралась вся наша команда. Шилу держал на руках ребеночка, у которого почему-то было лицо Рафина-Е. И тот все время повторял: «Дяденька, сдохли наши хомячки, дяденька…»
А рядом сидел Арах, ковырялся в пробоине на груди, вытаскивая осколки костей и пуль, и вежливо у всех спрашивал: «Простите, вы не знаете, сколько уцим вычитают за утерю сердечного клапана?»
И Ояз был тут, он все время подпрыгивал, а его наполовину оторванная голова болталась в разные стороны. Потом он расстегнул бушлат, и оказалось, что у него тело женщины. А Улса присыпал перцем собственную отстреленную руку и брезгливо говорил: «Тут совсем не умеют готовить…»
Я спал долго-долго и не слышал утренней сирены. И плевать я хотел на эту сирену.
Рафин-Е был почти мальчишкой. Новый командир группы «Крысолов» оказался, напротив, солидным дядечкой. У него присутствовали и морщинки вокруг глаз, и складочки на подбородке, имелось также и небольшое брюшко.
Он назвался нам статс-мастером Отон-Лидом. Мы стояли перед ним довольно небрежно — нас было всего шесть человек, и всякий понимал, что это не настоящая команда и не настоящее построение, а одна видимость.
Отон-Лид долго и задумчиво нас оглядывал, хмурился, морщился, почесывал переносицу и поджимал губы.
— Опытные есть? — спросил он.
Трое из шестерых чуть выступили вперед, в том числе и Нуй. Статс-мастер протяжно вздохнул, и это вышло демонстративно. Мол, навязали на мою голову сопляков и неумех…
«Сопляки и неумехи» ничуть не оскорбились. На наших глазах погибла почти вся группа, мы выжили и знали себе цену.
— Пока не дадут пополнение, — проговорил новый командир, — вы не можете считаться боевой группой. Но вы же хотите, чтобы ваше холо росло каждый день?
Хотим. Конечно, хотим. И что?
— В операциях участвовать вы не можете, так что пока побудете внутри базы. Постоите на постах внутреннего периметра или на хозработах. Люди везде нужны. Может быть, я вас поставлю на сопровождение воздушных или наземных рейсов.
А интересно, ваше благородие, как бы вы смотрелись с пробитой башкой, да еще кверху пузом в водавийских болотах? Куда бы вы засунули свое драгоценное холо?
Не знаю, откуда взялось это дурацкое высокомерие и презрение к его чистенькой форме. Я ничего не мог с собой поделать. Видимо, подошла очередная стадия дегенерации — превращения человека в придаток к собственной доблести. Хотя вроде и доблести особой пока нет…
— …Выслуга сохраняется в прежнем объеме, пока вы находитесь на этой службе, — продолжал Отон-Лид. — Так что не волнуйтесь, на любой временной работе ваше холо будет расти в прежнем темпе…
Я ничего не имел против статс-мастера, однако какие-то пакостные мыслишки то и дело просились наружу. Я пережил смерть своего командира, и это, видимо, наложило отпечаток. Командиры, опытные да умелые, гибнут. А сопляки и неумехи выживают…
— …Так что построения проводятся в обычном порядке, после каждого приема пищи. В любой момент для вас может найтись дело. Вы, конечно, имеете право отдохнуть, но вы же заинтересованы, чтобы ваше холо росло непрерывно?
Рафин-Е тоже был уверенным в себе, несгибаемым и нержавеющим. А теперь он — кучка пепла на неведомом островке. А его сапожки достались человекообразному существу, не умеющему завязывать шнурки. Тоже, наверно, мечтал о быстром холо…