Желтая жена

Sadeqa Johnson

YELLOW WIFE

Copyright © Sadeqa Johnson, 2021

All rights reserved

Издательство выражает благодарность литературному агентству Jenny Meyer Literary Agency, Inc. за содействие в приобретении прав.

Издательство Иностранка®

Мама

верила, что ночь полнолуния – самое урожайное время месяца, когда вся природа отмечена печатью Божьей силы. Поэтому каждое полнолуние мама тащила меня в лес собирать травы, коренья, цветы и семена редких растений, из которых потом готовила лечебные мази, настойки и бальзамы. Я не понимала, почему Божью силу нельзя отыскать при свете дня, и брела следом за мамой, кутаясь в толстую шерстяную шаль, но все равно дрожала от холода в морозную мартовскую ночь.

Непроглядный мрак пугал, от страха я делалась неуклюжей и постоянно спотыкалась о торчащие из земли узловатые корни деревьев, цеплялась подолом юбки за колючий кустарник и задевала макушкой за низко висящие ветви. Зато мама двигалась легко и проворно, словно лес сам расступался перед ней, показывая дорогу. Даже впотьмах она безошибочно угадывала, где следует замедлить шаг или остановиться, чтобы сорвать полезное растение, не перепутав его с ядовитым. В нашем распоряжении был лишь тусклый масляный фонарь. Я спросила маму, откуда она знает, где что растет.

«Интуиция освещает мне путь», – ответила мама.

Мы проскользнули сквозь густой подлесок и миновали ветхие, продуваемые всеми ветрами хижины, в которых жили работающие на плантациях невольники: люди спали на жестких тюфяках, набитых сухой травой и соломой. До моего слуха донесся отрывистый мужской кашель и тихий жалобный плач голодного младенца. Затем мы вышли к реке Джеймс, пересекли широкую поляну, где по воскресным дням проходили церковные службы, и начали подниматься по лесистому холму, двигаясь вдоль кладбища, сплошь усеянного высокими деревянными шестами – память о наших усопших. Чем глубже мы уходили в чащу, тем более неверным становился голубоватый лунный свет, с трудом пробивавшийся сквозь густые кроны. Ухо различало быстрые шорохи и глухое ворчание, которое издавали невидимые ночные животные, и это вселяло беспокойство: я боялась наткнуться на голодных енотов или рыжих лис, наступить на змею. Я попыталась выбросить из головы тревожные мысли. Постепенно крутой склон выровнялся, почва под ногами сделалась более твердой, и тут острая колючка впилась мне в лодыжку. Но прежде чем я успела вскрикнуть от боли, мама остановилась и тронула меня за локоть.

– Вот, это черный орех. Растет в глубине леса. Найти его не так-то просто – нужно знать, где именно следует искать. Помогает почти от всех болезней. Если не уверена, в чем причина недуга, отправляйся на поиски черного ореха.

Мама отдала мне фонарь, вытащила из висящей через плечо холщовой сумки нож и срезала кусок коры. Она поднесла его к носу, понюхала, а затем провела кончиком языка по внутренней стороне древесного лоскута.

– Сок сильно пачкается, от него повсюду остаются пятна. Приготовим отвар для Рейчел – надеюсь, девчушке еще можно помочь, – а оставшуюся кору используем для окраски ткани.

Она снова полезла в сумку и вытащила красную ленточку.

– Держи. Привяжи к ветке, чтобы найти дерево, когда отправишься в лес без меня.

Я обмотала лентой тонкую ветвь, хотя прекрасно знала, что не собираюсь бродить по этому страшному лесу в одиночку.

На обратном пути мы заглянули в лазарет. В то утро Рейчел, горничную хозяйки, перевели из большого дома в барак для рабов, после того как у девочки началась лихорадка. И хотя жена мастера Джейкоба, миссис Дельфина, прекрасно знала, что во всей округе нет более искусной травницы, чем моя мама, она наотрез отказалась пустить ее в дом к захворавшей служанке. Рейчел выросла на плантации, принадлежащей родителям миссис Дельфины, и прибыла вместе с ней во владения мастера Джейкоба в качестве свадебного подарка, полученного от матери. Поскольку миссис Дельфина с пренебрежением относилась к врачебным талантам моей мамы, она пригласила белого доктора. По словам мамы, это было пустой тратой времени и денег. «Белые доктора ничего не понимают в лечении черной прислуги», – заявила она.

И мама оказалась права: когда выяснилось, что белая медицина бессильна, миссис Дельфине не оставалось ничего другого, как только перевести Рейчел в общий барак. Едва мы приблизились к кровати бедняжки и взглянули на ее осунувшееся лицо с посеревшей кожей, как стало понятно: смерть уже стоит у нее за плечом.

– Вы приготовили горячую воду? – спросила мама сиделку, ухаживающую за больными.

Та молча указала на исходящий паром чайник. Мама извлекла из холщовой сумки кору и листья черного ореха. Затем отщипнула небольшой побег заранее припасенного змеиного корня и хорошенько размяла стебель.

– Заварите и дайте настояться в течение часа, – велела мама сиделке. – Затем заставляйте больную делать глоток всякий раз, когда она придет в себя. Если девочка переживет ближайшую ночь, у нее появится шанс.

Мама достала из своей походной аптечки еще несколько бальзамов и припарок для других пациентов, затем нежно склонилась над Рейчел и коснулась ладонью ее горячего лба, пробормотав:

– Господь Всемогущий, обрати на Рейчел Свой милосердный взор, исцели и помилуй. Да будет воля Твоя.

Несколько часов спустя, когда мы с мамой лежали на высокой кровати, закутавшись в тяжелое одеяло, нас разбудил удар колокола на плантации.

– О боже, что там еще? – Мама уставилась на меня.

Мы отсчитывали удары – их количество имело особое значение. Сегодня колокол пробил дважды: мастер Джейкоб желает, чтобы обитатели поместья собрались возле большого дома, хозяин намерен выйти на крыльцо и сделать какое-то важное объявление.

Я зарылась глубже в одеяло и пробормотала:

– Надеюсь, речь не о Рейчел.

Лицо у мамы помрачнело.

– Идем, Долорес, нужно поторапливаться. – Она всегда называла меня вторым именем. Полагаю, для мамы это был своего рода способ подчеркнуть, что я – ее дочь и принадлежу только ей.

К утру огонь в очаге потух. На мне были толстые шерстяные носки, но стоило коснуться ступнями ледяного пола, как меня пробрала дрожь. Мама уже завязывала тесемки юбки, одновременно засовывая ноги в кожаные туфли. Даже в спешке она не выходила из дома, не смазав свою темную кожу цвета патоки пальмовым маслом и не заколов должным образом пышные густые волосы. Я порылась в сбитых простынях, но так и не смогла отыскать сползший с головы платок. Мама бросила на меня быстрый взгляд и начала спускаться по лестнице. Позабыв про платок, я устремилась следом.

В холодном предрассветном сумраке я торопливо шагала позади мамы вдоль обрывистого склона холма по тропинке, ведущей к большому дому. Хотя небо на горизонте только-только начало наливаться светом, из кухонной пристройки уже доносился аппетитный запах чеснока и лука, томившихся в горячем масле. Мама опередила меня на несколько шагов, и я, пытаясь нагнать ее, едва не упала, запутавшись в собственных ногах.

Послышался шорох листвы, и вскоре из-за деревьев показалась длинная процессия бедно одетых людей: повинуясь зову хозяйского колокола, живущие на плантациях рабы двигались к центральной усадьбе. Матери шли с младенцами, надежно прикрученными к спине куском ткани; сильные рослые мужчины несли на плечах детей постарше; старики ковыляли, опираясь на самодельные посохи. Когда мы обогнули дом, я нагнала маму и пошла рядом, поглядывая в сторону конюшни в надежде разглядеть Эссекса. Одного его вида было достаточно, чтобы наполнить день радостью до самого вечера. Замедлив шаг, я вытянула шею и стала вглядываться в стекающуюся к дому толпу, но мама крепко сжала мне руку и потянула вперед, ближе к крыльцу, где нам, швеям, было самое место. Тетушка Хоуп, кухарка, стояла возле самых ступеней, рядом с ней – Лавви, экономка. Парротт – дворецкий, кучер и личный камердинер мастера Джейкоба – застыл подле Лавви. Позади них сгрудились женщины и дети. Мужчинам полагалось стоять дальше всех, в глубине двора. Снитч, надсмотрщик, расположился сбоку от собравшихся; через шею у него был перекинут толстый кнут из воловьих жил, а налитые кровью глаза окидывали нас внимательным взглядом.