Желтый пес
Шрифт:
— Вот книжка, куда Эмма записывала белье, которое отдавала в стирку! — торжественно объявил Леруа.
— Спасибо, уже не нужно… Записка подписана, видите — …мма. То есть: Эмма. И записка была написана здесь, в этой комнате!
— Где официантка встречалась с доктором?! — вытаращил глаза инспектор.
Мегрэ понял, что после сцены, которую они наблюдали накануне с крыши гостиницы, мысль о близости Эммы и доктора вызывала у него отвращение.
— Так, значит, она…
— Спокойнее, молодой человек, спокойнее!.. Не надо поспешных умозаключений. И особенно дедуктивных выводов! Когда приходит поезд, в котором
— В одиннадцать тридцать две.
— Вот им вы и займитесь, старина. Предложите коллегам, которые его сопровождают, отвести нашего приятеля в жандармерию… Он будет там около полудня, правильно? Затем вы сообщите по телефону господину мэру, что я очень прошу его прибыть туда же и в то же время… Подождите!.. Вы позвоните на виллу мадам Мишу и скажете ей то же самое, понятно? И, наконец, вполне возможно, что жандармы с минуты на минуту приведут к вам официантку Эмму и ее любовника… Позаботьтесь, чтобы и они были в жандармерии к полудню… Кажется, я никого не забыл? Да, еще одна важная просьба: пусть Эмму без меня не допрашивают… Не давайте ей даже рта раскрыть…
— А как же таможенник?
— Он мне не нужен.
— А мосье Мостагэн?..
— Хм… Хотя… Нет. Он тоже не нужен.
Мегрэ спустился в кафе и заказал рюмку местного коньяку. Он неторопливо и с удовольствием выпил его и, уходя, бросил журналистам:
— Дело идет к концу, господа! Сегодня вечером вы сможете вернуться в Париж…
От прогулки по извилистым улицам Старого города настроение Мегрэ стало еще лучше. Он подошел к дверям жандармерии, над которыми развевался французский флаг. Волшебство солнечного дня, яркие цвета национального флага, веселый блеск белых стен создавали ощущение радостной атмосферы праздника 14 июля…
За дверью на месте дежурного сидел жандарм с юмористическим журналом в руках. Тихий и пустынный дворик, между каменными плитами которого пробивался пушистый зеленый мох, очень напоминал монастырский.
— Где бригадир?
— На задании. Лейтенант, бригадир и почти все жандармы ушли ловить бродягу, вам, конечно, известно, какого…
— Доктор Мишу на месте?
Жандарм улыбнулся и глянул на зарешеченное окошечко камеры.
— Будьте покойны, господин комиссар! Никуда он не денется…
— А ну-ка, откройте камеру.
Звякнули засовы. Комиссар крикнул сердечно и весело:
— Добрый день, доктор! Надеюсь, вы хорошо спали?
На комиссара смотрело серое лицо, заострившееся, как лезвие ножа. Доктор лежал на койке, до подбородка укрывшись грубым солдатским одеялом. Глаза его ввалились и лихорадочно горели.
— Что случилось? Вам нездоровится?
— Мне очень плохо, комиссар, — еле слышно прошептал доктор Мишу и со вздохом приподнялся на койке. — Это моя почка…
— Надеюсь, вам дают все, что вам нужно?
— Да, конечно. Вы очень любезны, комиссар.
Доктор лежал одетый. Он спустил ноги с кровати, сел и провел рукой по лбу. Комиссар тут же уселся верхом на стул и оперся локтями о спинку. Его цветущее лицо сияло неподдельной юношеской радостью.
— Я вижу, вы заказывали бургундское!
— Эту бутылку принесла мне вчера мать… Откровенно говоря, я предпочел бы не видеть ее… Но она кое-что прослышала в Париже и примчалась сюда…
Черные круги под глазами доктора были чуть ли не в пол-лица, и от этого небритые щеки казались еще более впалыми. Отсутствие галстука и измятый костюм усиливали впечатление отчаяния и растерянности, которое производила его жалкая фигура.
Доктор замолчал, чтобы откашляться. Он сплюнул в носовой платок и долго рассматривал мокроту, как человек, боящийся туберкулеза. Лицо доктора было сосредоточенно и тревожно.
— Есть новости? — спросил он устало.
— Жандармы ничего не говорили вам о том, что случилось ночью?
— Нет… А что случилось?.. Кого…
Он прижался к стене, словно боялся, что его ударят.
— Чепуха! Просто одного прохожего ранили в икру.
— А поймали того… того, кто стрелял? Я больше не могу, комиссар, я сойду с ума… И, согласитесь, есть от чего… Вероятно, пострадал еще один клиент кафе «Адмирал»? Ведь преследуют только нас… Я ломаю себе голову, но никак не могу понять, почему? За что?.. Мостагэн… Ле-Поммерэ… Гойяр!.. И яд, который предназначался всем сразу!.. Вот увидите, даже здесь, в тюрьме, они доберутся до меня… Но за что, за что?
Теперь лицо доктора было не только бледным, оно приобрело зеленоватый оттенок. Вид доктора вызывал отвращение, он казался живым воплощением ужаса, причем самого жалкого, самого отталкивающего.
— Я не могу спать… Смотрите, ведь это окно совсем близко. Оно зарешечено, но выстрелить можно и через решетку… Особенно ночью. Дежурный жандарм может заснуть или просто задуматься… Нет, комиссар, я не рожден для такой жизни!.. Вчера вечером, рассчитывая заснуть, я выпил целую бутылку вина… И не мог сомкнуть глаз. Мне было очень плохо… Хоть бы пристрелили этого бродягу с его желтым псом… Кажется, пса видели опять? Неужели он продолжает бродить вокруг кафе?.. Неужели никто не догадается прикончить его?.. А заодно и хозяина…
— Хозяин сегодня ночью покинул Конкарно.
— Вот как!
Доктор, очевидно, не мог в это поверить.
— Значит, он скрылся тут же после… после нового преступления?
— Он скрылся до!
— То есть как?.. Это же невозможно… Значит…
— Вот именно! Так я и сказал мэру сегодня ночью. Кстати, между нами говоря, ваш мэр тоже порядочный чудак!.. Как вы полагаете?
— Я?.. Не знаю… Не знаю…
— Неужели? А ведь он продал вам земельный участок. То есть между вами были какие-то отношения. Больше того, вы даже были друзьями…
— Нет, у нас были чисто деловые… хотя и хорошие отношения… Знаете, в провинции…
Мегрэ отметил, что голос доктора окреп и взгляд стал не таким тусклым.
— Так что же вы сказали мэру, комиссар?
Мегрэ вытащил свою клеенчатую записную книжку.
— Я сказал ему, что серия преступлений, или, точнее, серия покушений на убийство не могла быть совершена ни одним из известных нам лиц. Я не стану перечислять эти преступления, а перейду прямо к выводам… Я вполне объективен, не правда ли?.. И безупречно логичен… Вы, например, физически не могли стрелять в таможенника сегодня ночью… Стало быть, вас надо исключить из списка возможных виновников… Не мог стрелять и Ле-Поммерэ, поскольку завтра утром состоятся его похороны… Не стрелял и Гойяр, которого обнаружили в Париже… Ни тот, ни другой не могли также оказаться за дверью нежилого дома в пятницу вечером, когда был ранен Мостагэн… Приходится также исключить и Эмму…