Жемчужина Лабуана
Шрифт:
— А что нам тогда делать?
— Дадим свое последнее сражение.
— Последнее?.. Почему ты так говоришь?
— Потому что моя звезда закатывается, — сказал Сандокан со вздохом. — Ничего не поделаешь, Янес: так было предначертано свыше. Любовь девушки с золотыми волосами убила во мне пирата. Это, может быть, и очень грустно, Янес, но мне придется навсегда сказать «прощай» Момпрачему, отречься от своей славы и своего могущества, мне придется смириться этим.
— А наши люди?
— Они последуют моему примеру, если захотят; а если нет, найдут себе другого капитана, — сказал Сандокан
— И наш остров станет таким же пустынным, как был до твоего появления?
— Да, наверное.
— Бедный Момпрачем! — покачал головой Янес. — Я полюбил его, как свою родину.
— А я, думаешь, не люблю его!.. Ты думаешь, у меня не сжимается сердце при мысли, что, может быть, никогда больше я не увижу его, что никогда мои праос не будут бороздить это море, которое я называю своим?.. Если бы я умел плакать, ты бы увидел, сколько слез переполняет мою душу. Ну что ж, так захотела судьба. Покоримся, Янес, и будем больше думать о прошлом.
— Но я не могу смириться с этим, Сандокан. Смириться с тем, что разом исчезнет наше могущество, которое стоило нам огромных жертв и усилий, страшных битв, моря крови!..
— Это судьба, — повторил Сандокан глухим голосом.
— Или, скорее, любовь девушки с золотыми волосами, -возразил Янес. — Без нее рык Тигра Малайзии еще долгие годы заставлял бы трепетать и англичан, и султана Варауни.
— Это так, друг мой, — сказал Сандокан. — Марианна нанесла Момпрачему смертельный удар. Если бы я никогда не видел ее, кто знает, сколько лет развевался бы наш флаг над этим морем. Но слишком поздно рвать цепи, которыми она сковала меня. Если бы это была другая женщина, я бы бежал от нее или отвез обратно на Лабуан. Но страсть, которая горит в моей груди, так огромна, что я не в силах справиться с ней… Ах! Если бы она только захотела!.. Если бы ей не внушало ужас наше ремесло, если бы она не боялась крови и грохота артиллерии!.. Как бы я заставил блистать звезду Момпрачема ради нее!.. Я бы мог завоевать для нее трон на берегах Борнео… А вместо этого… Ну что ж, пусть свершится наша судьба. Дадим последний бой на Момпрачеме, а там покинем остров и улетим…
— Куда, Сандокан?
— Не знаю, Янес. Куда она захочет, но очень далеко от этих берегов, от этих морей. Если я останусь поблизости, мне не избежать искушения вернуться на Момпрачем.
— Будь что будет, — сказал Янес с глубоким вздохом. — Дадим здесь последний бой и улетим. Но схватка будет страшная, Сандокан. Лорд объявит нам настоящую войну.
— Ну что ж, он увидит, что Тигр еще жив и что логово его неприступно. Никто еще не отваживался высаживаться на берегах моего острова, ни даже касаться их. Мы так укрепим его, что он выдержит любую осаду. Тигр Малайзии еще не укрощен, он еще рявкнет напоследок.
— А если у них будет подавляющее преимущество? Ты же знаешь, что голландцы заключили с англичанами договор, чтобы уничтожить пиратство. Их флотилии могут объединиться, чтобы нанести Момпрачему смертельный удар.
— Если другого выхода не будет, я взорву наш остров, и мы все взлетим на воздух, вместе с нашими кораблями. Я бы никогда не смирился с потерей Марианны. Я не отдам ее, я предпочту нашу смерть.
— Будем надеяться, что до
Тигр Малайзии склонил голову на грудь и вздохнул. Потом, помолчав, негромко проговорил:
— Однако у меня печальное предчувствие.
— Какое? — с тревогой спросил Янес.
Сандокан не ответил. Он встал и, прислонившись к мачте, подставил горящее лицо прохладному ночному ветру.
— Да, — прошептал он, — мне придется потерять все! Все, даже это море, которое я называю своим, таким же своим, как кровь в моих жилах! Оно сделается их достоянием — их, этих людей, которые как захватчики пришли сюда, которые отобрали у меня все, которые убили мою мать, братьев, сестер, которые сбросили меня в грязь со ступеней трона!.. Ах! Ты жалуешься, мое море, — продолжал он, прислушиваясь к шуму ветра и волн. — Ты стонешь, ты не хочешь принадлежать этим людям. А ты думаешь, я не страдаю? Если бы я умел плакать, из этих глаз пролилось бы немало слез. Но что же жаловаться теперь? Любовь моей божественной Марианны возместит мне утраты.
Он положил руки на лоб, точно хотел прогнать мысли, которые жгли его пылающий мозг, потом выпрямился и медленными шагами спустился в каюту.
— Нет, нет!.. — услышал он на пороге задыхающийся голос Марианны. — Нет, Вильям, нет, дядя, я никогда не соглашусь на это! Оставьте меня, я не буду принадлежать вам… Я принадлежу Сандокану… Зачем вы хотите разлучить меня с ним?.. Нет, ни за что! Вам это не удастся!.. Прочь от меня…
— Это во сне, — прошептал Сандокан.
Он открыл дверь каюты и заглянул. Марианна спала, тяжело дыша, беспокойно мечась на подушке.
— Спи спокойно, девочка моя, — сказал он, склонившись над нею. — Я не сплю, и никто не отнимет тебя у меня. Даже все силы ада.
Несколько мгновений он смотрел на нее с бесконечной нежностью, потом бесшумно затворил дверь и ушел в свою каюту.
На следующий день праос, который мчался всю ночь, как стрела, был всего в шестидесяти милях от Момпрачема.
Все давно успокоились, считая себя в безопасности, когда Янес, который внимательно следил за горизонтом, заметил на востоке тонкую струйку дыма.
— О! — вскричал он. — Еще один крейсер? Я что-то не слышал, что здесь есть вулканы.
Он вооружился подзорной трубой и влез на самую верхушку грот-мачты. Когда он спустился оттуда, лицо его было сумрачно.
— Что с тобой, Янес? — спросил Сандокан, который вышел на палубу.
— Я заметил канонерку, дружище.
— Ничего страшного.
— Я знаю, она не рискнет атаковать нас, со своей единственной пушкой, но я беспокоюсь по другой причине.
— По какой же?
— Этот корабль идет с востока, возможно, от Момпрачема.
— Ах так!..
— Да, и я бы не хотел, чтобы за время нашего отсутствия там что-нибудь случилось.
— А что случилось? — прозвучал нежный голос у них за спиной.
Сандокан быстро обернулся и оказался перед Марианной.
— Ах! Это ты, любовь моя! — воскликнул он. — Я думал, ты еще спишь.
— Я только встала, но о чем вы говорите? Какая-то опасность угрожает нам?
— Нет, Марианна, — ответил Сандокан. — Мы говорили об этой канонерке, которая идет с востока, со стороны Момпрачема.