Жемчужина Сиднея
Шрифт:
Они, как обычно, устроили пикник. В последнее время уезжать далеко от дома было опасно. Шайка бандитов (так в Сиднее в последнее время начали называть беглых каторжников) нападала на всех, кто оказывался в буше после наступления темноты.
Том решил, что в собственном саду им будет безопаснее, и они с Эстер выбрались туда с едой, питьем, одеялами, подушками… и пистолетами.
Эстер надела мальчишечий наряд, в котором обычно ездила верхом: белую шелковую рубашку, черные брюки и черную жокейскую кепку. Том был одет
Том заявил, что так интереснее, чем просто напиваться. Впрочем, Эстер не давала ему расслабиться. Теперь она почти не уступала ему в меткости.
Их смех звучал под луной, а их руки дрожали все сильнее, пока Том не заметил, что в таком состоянии целиться бесполезно.
— И вообще, я не хочу заниматься любовью с мальчиком, — заявил он, выразительно взглянув на бриджи Эстер.
— Да, мистер Дилхорн, я вполне вас понимаю. Может, мне их снять?
— Не утруждайте себя, миссис Дилхорн, позвольте мне.
— В таком случае я сниму ваши.
Они уснули в объятиях друг друга, и Эстер не знала, что люди Тома охраняют границы его владений, чтобы хозяин с хозяйкой могли спокойно развлекаться.
Мудрая предосторожность, поскольку все уже знали, что у Тома есть враг, не скрывающий своей ненависти к нему.
Том унизил Джека Кэмерона и наедине, и на людях, и сделал его посмешищем всего Сиднея. Прозвище «Гинея Джек» прилипло к нему намертво.
Разговор о долгах оказался последней каплей. Том действительно зашел слишком далеко, но на самом деле Кэмерона сводила с ума страсть к Эстер. Том об этом даже не догадывался.
До встречи с ней на балу Джек Кэмерон утверждал, что для него все юбки на одно лицо. Он издевался над Френком Райтом за его любовь к Люси, а теперь сам, словно мальчишка, страдал из-за женщины, которой не мог обладать.
Джек не мог забыть ее лицо, ее взгляд поверх веера и ее изящную ручку, вложенную в ладонь громилы-каторжника.
Он следил за Томом по всему Сиднею, пылая жаждой мести, но точно так же он следил и за Эстер, мучаясь от сознания ее недоступности. Мысль о том, чтобы переспать с ней, казалась ему кощунством, а попытки представить ее в объятиях Дилхорна едва не доводили его до обморока.
Джек не знал, что и делать. Раньше слово «ревность» ничего для него не значило. Теперь он ревновал Эстер к каждому, кто заговаривал с ней, потому что сам был лишен даже этого. И все же однажды он встретился с ней случайно, когда она шла к карете.
Он низко поклонился.
— Миссис Дилхорн, я ваш слуга… отныне и навсегда.
Эстер пристально взглянула на него.
— Пожалуйста, капитан Кэмерон, позвольте пройти.
— Нет, пока я не принесу вам свои искренние извинения.
— Я уже предупреждала вас, что, обращаясь ко мне, вы подвергаете себя опасности.
— Но я хочу взять назад все, что говорил о вас в прошлом. Вы бесподобны, Эстер, никто не сравнится с вами.
Он что, с ума сошел?
— Я не прошу у вас комплиментов, сэр, и не собираюсь благодарить за них.
Джеку отчаянно хотелось прикоснуться к ней. Он протянул руку. Эстер отпрянула.
— Вы позорите себя, сэр, своими домогательствами. Я повторяю, позвольте мне пройти.
Он не подчинился.
— Я жалею, что не разглядел вас до того, как вы вышли замуж за этого каторжника.
— Вы смотрели на меня, капитан Кэмерон, но то, что вы видели, вам не нравилось. Если вы не пропустите меня, я расскажу моему мужу о вашем неподобающем поведении.
Джек поморщился.
— Неужели я не смогу убедить вас в своем раскаянии и добиться от вас хотя бы одного доброго слова?
— Возможно, я буду думать о вас более благосклонно, если вы позволите мне пройти. Вы должны знать, что даже если бы я хотела поговорить с вами (а я не хочу), мой муж бы мне этого не позволил.
Ничего другого не оставалось. Джек отступил.
— Я не стану вам больше надоедать, но поверьте, мое восхищение не знает границ.
Эстер опустила глаза, не желая даже смотреть на него. Ей страшно было представить, что сделает Том, если узнает об их встрече. Джек проводил ее взглядом. Когда он избавится от Дилхорна, она согласится его выслушать… в этом он был уверен.
Однажды утром Эстер ощутила недомогание, а когда все-таки встала с постели, ее сильно тошнило. Сначала она решила, что это легкое отравление, но приступы дурноты повторялись каждое утро, а через неделю ее впервые вырвало.
Тому она ничего не сказала. На следующее утро Том на несколько минут вышел из спальни, а когда вернулся, Эстер, с выступившей на лице испариной, лежала на кровати, мучаясь сильнейшим приступом тошноты.
Том намочил салфетку, сел рядом и принялся обтирать ей лицо.
— И давно это началось?
— Неделю назад. А днем вроде бы проходит, — слабым голосом пробормотала Эстер. — Я надеялась, что поправлюсь, и ты ни о чем не узнаешь.
— Ты не догадываешься, что с тобой, Эстер?
— Наверное, что-то с желудком.
— Можно и так сказать.
Неожиданно Том улыбнулся.
— Но, по-моему, ты беременна. Как ты думаешь, это возможно?
Она подскочила на кровати.
— О, да. У меня задержка, но так случалось и раньше.
— Раньше причиной было недоедание, и тебя же никогда не тошнило по утрам. Если так будет продолжаться, придется показать тебя Алану. Но я не сомневаюсь, что ты ждешь ребенка.
Эстер встревожилась.
— А ты не возражаешь, Том?
Том привлек ее к себе.
— О, Эстер, я никогда не говорил тебе, но это мое самое заветное желание. Надеюсь, ты разделяешь мои чувства.