Жемчужница
Шрифт:
И тогда её уже ничто не спасёт: обрежут драгоценные плавники, изнасилуют, поиздеваются, усладят свои животные порывы, а потом убьют, чтобы высосать кровь и продать её толстосумам.
Ведь единственное, что в ней и было драгоценного, так это смертельно-ядовитая кровь, даже капля которой убивала мгновенно.
Алана задрожала всем телом, пытаясь дозваться до воды, хотя бы до какой-нибудь бочки с водой, лужицы, ручейка, чтобы сбежать, освободиться, не повторить участи всей её семьи, и вдруг что-то отозвалось, звоном разлившись по земле.
Девушка услышала, как ругнулись несколько мужчин (это был, кажется, всё же
— Тики!..
Подумать, отчего же именно он, русалке не дали — грубо ударили чем-то тяжёлым по виску, и она провалилась во тьму.
Очнулась же Алана оттого, что запястья горели, а ноги гудели, требуя свою порцию воды, но раскрывать глаза так и не решилась — это храбрые сестры смотрели смерти в лицо, когда их насиловали и медленно убивали, а она была совершенно другой: слабой и трусливой, не способной постоять за себя.
Ей только и оставалось надеяться на то, что Тики ее найдет. Если услышит этот задушенный шепот. И если вообще захочет спасать такую глупую и никчемную русалку, даром что царевна.
Хотя он ведь и не знает, что она — царевна и жрица.
Впрочем, это неудивительно — если русалки превращаются в сказки даже в Империи, где, по словам Микка и Уолкеров, им едва ли не поклоняются, многое о них уже утеряно.
И только такие мрази, как охотники, которые истязают, убивают и продают их, еще знают о чем-то важном.
Только не обращайся, только не обращайся… Сращивать хвост нельзя… И плакать тоже нельзя, как бы того ни хотелось…
— О-о-о, наша русалочка очнулась! — говорящий похлопал ее по ноге, и по телу девушки тут же прокатилась волна нестерпимой боли. Она прикусила изнутри щеку, не желая показывать, что он сказал правду, но за это ее хлопнули по ноге сильнее — почти ударили — словно знали, что сейчас это будет вызывать не простое неудобство и будет не просто нарушением обычая. — Не притворяйся! — голос стал вкрадчивым. — Или будет еще больнее.
— Не трогай ее, Шан, — Алана все-таки разлепила глаза, сильнее прикусывая щеку изнутри, чтобы не заругаться и не закричать — потому что второй говорящий был тем, кто ее тащил. — Она сама нас позовет, слово тебе даю, — он ухмыльнулся и поиграл бровями, глянув на девушку. — Как ноги болеть начнут.
Ноги уже болели почти нестерпимо.
Обычно в это время Алана вновь погружалась в воду, потому что с привычкой валяться на солнце слишком быстро сохла, а теперь… теперь, если они ее обольют водой, хвост сам покажется.
И хвост, и плавники, и шипы.
Шан, мужчина лет тридцати, загорелый, вполне симпатичный, рыжий, громко расхохотался, присаживаясь рядом с ней на корточки, и мягко провёл пальцами по ногам, забираясь под юбку и вызывая болезненные мурашки (плевать уже на невинность и обычаи, главное — хотя бы выжить).
— А кожа-то какая нежная, — довольно протянул он с плотоядной улыбкой. — Я же говорил, Роц, что нужно русалок в Империи искать, эти шлюхи постоянно там ошиваются, — обиженно поделился мужчина с тем, кто нёс Алану. — Ну ничего, сейчас сама нас умолять будешь, а если ещё и слёзки свои
Ноги гудели и словно бы иссыхали, трескались, скукоживались, как рыбья чешуя на солнце, и это было так больно, что хотелось кричать и плакать, но Алана лишь медленно сглотнула, прикрыв глаза, и шепнула имя Тики так тихо, что охотник даже и не заметил.
Вот только услышит ли ее сам Тики, если она будет так тихо его звать? А вдруг нет? Вдруг мимо ушей пропустит, взойдет на корабль и уплывет прочь отсюда?
Она сомневалась и боялась, думала — вдруг не станет ее защищать, спасать, вдруг оставит жизнь этим ублюдкам, задумавшись о том, что у них есть и дети, и семьи. Когда задумался нам ответом там, в бухте, просчитывая варианты.
Алана ужасно боялась в нем ошибиться. Знала, что он не злой, помнила его слова о дураке, который решит покуситься на русалку, — но боялась. Тики дружил с принцами очень крепко — это уж было видно, и денег у него водилось много — иначе чего бы он ей накупил всего столько.
Но он назывался всего-то моряком. Всего-то лишь моряком.
А вдруг он в сговоре будет с охотниками на деле? Вдруг ее специально на сушу вытащил?
Девушка ужасно ненавидела себя за такие мысли в адрес человека, на которого в немом восхищении пялилась совсем недавно, но бояласьбояласьбоялась.
Что он ее не спасет.
— Смотри-ка, какая гордая, — коротко усмехнулся Роц, статный мужчина с короткими светлыми волосами. — Прямо жрица. Никогда мне жрицы не попадались, — поделился он со своим собеседником, — но такая байка ходит, что кто-то из нашего круга лет триста-четыреста назад целый выводок царский выудил, — он сухо хлопнул в ладоши, — всех попереубивали. Плавников с них было сколько…
Рыжий Шан расхохотался и смерил Алану полным собственного превосходства взглядом. Как будто уже предвкушал, как будет с нее плавники срезать.
Девушка зажмурилась, чтобы не смотреть на них, и мысленно пожелала неудачному выкидышу материнской утробы, чтобы его обдало ее кровью и сожгло всю физиономию напоследок.
Она была слаба и не могла за себя постоять, но ее кровь — ее ядовитая кровь, попадая в чужой организм, разъедала его изнутри, и Алана от всей души надеялась, что если она попадет на верхний слой кожи, с человеком произойдет то же самое.
— И вот было среди них около семи чистых русалок, представляешь? А целковые плавники у царских жриц они продали за несусветную цену — это же тебе не челядь русалочья, — заливался Роц с самодовольством в лице и, бросив на замершую Алану напыщенный взгляд, с мерзкой ухмылкой продолжил: — А вообще, ты хоть раз трахал морскую целку? Пару раз мне попадались такие, — мечтательно облизнулся он, и девушка сжала пальцы на ногах, когда мужчина пальцами погладил кожу внутреннего бедра, совсем рядом с… с… с тем, что она даже и называть про себя стеснялась. И от осознания, от понимания, от страха, что всё это и правда с ней случится, паника огнём заглушила её, затопила в себе, необъятная и безжалостная, но Алана лишь медленно выдохнула, пытаясь успокоиться и отстраниться от своих эмоций.