Жена Цезаря вне подозрений
Шрифт:
Аля снилась ему редко. За все годы жизни с Лизой всего несколько раз. И после каждого такого сна он долго чувствовал себя выбитым из привычной колеи.
Собственно, ничего особенно значащего у него с Алей не было. Они познакомились всего за несколько месяцев до смерти матери, Дарьи Степановны, а в постели так и вообще оказались всего однажды. Но буквально перед тем, как Лиза объявила ему, что беременна.
Аля училась на третьем курсе какого-то технического вуза, а Слава как раз начинал работать в фирме отца и не думал не только о женитьбе, но даже и о серьезных отношениях с какой-нибудь из своих знакомых девушек.
Слава рассказал Але о своем будущем отцовстве, как только положил трубку после разговора с Лизой, и был убежден, что больше никогда Алю не увидит и очень скоро о ней забудет.
Он и забыл. Почти. Потому что хоть и редко, но вспоминал давнюю любовь и удивительное чувство веселой радости, которое возникало у него только рядом с Алей.
Потом Вячеслав пару раз встречал Алю, всегда неожиданно и в самых неподходящих местах. В последний раз, года полтора назад, столкнулся с ней в переходе метро на «Комсомольской», когда провожал приехавшую в Москву на несколько дней дальнюю родственницу.
Аля шла в плотной толпе спешащих навстречу людей, но он мгновенно ее узнал. И сразу вспомнил ту веселую радость, которая без нее никогда больше к нему не приходила. Слава едва смог протиснуться к Але поближе, чтобы хотя бы поздороваться, и все улыбался, как дурак. А потом долго смотрел ей вслед, когда девушка, коротко кивнув ему, пошла дальше, даже не обернувшись. Позже он напряженно пытался вспомнить, было ли у нее на пальце обручальное кольцо, но вспомнить не смог. Да и зачем?
Почти сразу после той встречи Кузьменко обратил внимание на Настю. Горовец при знакомстве чем-то напомнила Алю, но оказалась совсем другой. С ней к нему никогда не приходило ощущение веселой радости…
Вячеслав хотел думать о работе, а вот вдруг ударился в воспоминания…
– Отец собирается квартиру продавать, – виновато, из-за недавнего сна и мыслей об Але, улыбнулся он жене. Вообще-то чувство вины перед женой было привычным, только сейчас ему неожиданно показалось, что больше всего он виноват перед Алей.
– Зачем? – повернулась к мужу Лиза.
– Как зачем? – искренне удивился Слава. – Это квартира моей мамы. Не может же отец привести в нее другую женщину.
Лиза понимающе кивнула. А про себя подумала: вот и хорошо, что Светка не появится в Дарьиной квартире хозяйкой.
– Поеду в центральный офис, – решил Вячеслав. – Решу со Светланой вопросы нового производства, раз уж ничего больше не успею.
Лиза слышала, как муж разговаривает по телефону, и чувствовала, что смертельно устала.
– Черт! – ругнулся он. Подошел и поцеловал ее в затылок. – Света только что домой отбыла. Ладно, поеду к себе на «Рижскую».
– Не уходи, – попросила Лиза. – Давай просто отдохнем. Одни.
– Не могу. Очень много дел.
Слава снова
«Конечно, со мной побыть не может, – зло подумала она. – У него много дел, Славочка зарабатывает деньги своему папаше и его молодой женушке. Идиот».
Делать было решительно нечего. Вернее, не так. Дела имелись, например, нужно купить продукты на тот случай, если они с Костей решат завтра поехать на дачу, но идти в магазин не хотелось. Вообще выходить из дома не хотелось, и Мила прекрасно понимала, почему. Потому что на улице вполне может не оказаться Романа. Даже скорее всего не окажется – не караулит же он ее с раннего утра до вечера. И тогда все: и солнечный день, и завтрашняя поездка на дачу, и только вчера купленный новый детектив, – сразу станут неинтересными и ненужными. Это Мила знала точно.
Она послонялась по квартире, затем, подумав, взяла в руки электрическую щетку-метелку и, подвинув стремянку, принялась стирать пыль с высоких книжных полок.
С Романом надо кончать. Встречи с ним ничем хорошим не закончатся. Нужно прекратить глупое хождение по улицам и по парку и жить, как прежде. Ждать Костю, не прятать глаза, когда тот спрашивает, чем жена занималась или собирается заниматься. Разобраться в его тайнах, наконец. Понять, что его все-таки связывало со стервой Тамарой. И, что очень важно, выяснить, кто посмел ей написать, что ее муж убийца.
Точно, она не станет больше думать о совершенно чужом ей Романе, а разберется в Костиных тайнах. Правда, Мила чувствовала, что супруг вряд ли обрадуется ее поискам. Ну и что? Пусть тайны чужие, но ей надо в них разобраться, чтобы жить спокойно.
На самой верхней полке одного из шкафов стояли старые толстые альбомы с фотографиями Тишинских. А вот ее, Милины, фотографии – детские и юношеские, сделанные еще до свадьбы, – так и остались у родителей. Пожалуй, нужно их забрать, решила она. В конце концов, ее дом здесь, и все ее вещи тоже должны быть здесь.
Мила сняла тяжелые альбомы, аккуратной стопкой сложила на диван, удобно уселась, подложив под спину подушку, и стала разглядывать старые снимки, медленно переворачивая страницы. Из всех Костиных родных она знала только свекровь, отца Кости уже давно не было в живых. Да и свекрови не стало меньше чем через год после их с Костей свадьбы. Мила смотрела на совсем старые, пожелтевшие снимки. Костин дед, бабушка, еще какие-то люди. Муж так и не смог объяснить ей, кто они. Не знал, видимо, не интересовался. Жаль, что вовремя не спросила у свекрови. Сейчас ей отчего-то очень захотелось знать все о Костиной семье.
Потом Мила разглядывала маленького Костю, одного и с братом Сережей. Костю подросшего. Студента. Молодого инженера. Костю в шлеме на мотоцикле. Костю рядом с первой его машиной, «Жигулями»-«копейкой».
Свекровь рассказывала ей, что Костя в молодости бредил авто– и мотогонками. Сам гонял по ночной Москве, заставляя родителей не спать ночами от беспокойства, сначала на мотоцикле, а потом на машине. Даже участвовал в каких-то соревнованиях.
Муж о своей прошлой жизни не рассказывал ей почти ничего, о его юношеских увлечениях Мила ничего не знала бы, если бы не свекровь. Костя не рассказывал, а она, Мила, не спрашивала. Потому что ее это, в общем-то, не интересовало.