Жена Хана
Шрифт:
– Да, завтра уже, а то в сон меня чего-то клонит. Пошли, кончился наш рабочий день. Правда, спокойно сегодня было. Завтра с больными познакомишься, и первые процедуры сама проведешь.
ГЛАВА 18
Перед сном я позвонила тетке Лизе, не выдержала, тоска по Танюшке одолела так остро, что даже молоко из груди начало выделяться. Женщина уверила меня, что с малышкой все в порядке, даже дала послушать нежное "угуканье" от чего у меня слезы на глазах выступили. Даже не думала, что мне будет так тяжко. Ничего, если у нас все получится, скоро мы будем все вместе. У нас будет семья, и наш папа вернется к нам навсегда.
В полвосьмого за мной приехала служебная машина и ровно в восемь я уже прихватывала "невидимками" белоснежную шапочку, пряча непослушные локоны. Первым к нам наведался Рыжов с пачкой юбилейного печенья и напросился на чай. Семеныч, наверняка с похмелья, пил черный кофе и пребывал не в лучшем расположении духа, а мы с Рыжовым мирно болтали, а потом выкурили по одной сигарете.
– Анечка, хватит, чаи распивать. Что там прислали из лаборатории? Неси все анализы ко мне.
Рыжов вызвался помочь, но я отказалась. Мне его присутствие начало надоедать, да и заранее приготовленный бланк нужно было вложить между документов.
– Ты сама анализы просмотрела, может, заметила что необычное?
Семенычу явно не хотелось просматривать все бумажки у него впереди обход и выезд в город за медикаментами.
– Просмотрела, конечно. У Ставропольского лейкоциты повышены и низкий уровень железа, а у Чернышева, похоже, острый пиелонефрит намечается. Анализы крови и мочи очень плохие.
Брови Семеныча удивленно поползли вверх, он посмотрел на меня, и я с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть.
– Чернышева? Что-то не припомню, чтобы он ко мне с жалобами приходил. Когда анализы сдавал? Дай-ка бланк сюда.
Я подала бумагу врачу, а сама судорожно сжала пальцы в кулак.
– Тааак.. Да, анализ прескверный, тут антибиотики срочно нужны. Меня, похоже, в этот день не было. Это, наверное, Андрей Иванович его принимал. Дай-ка мне карточку Чернышева.
Черт. Черт. Черт. Как же я про карточку не подумала. Вот гадство. Все. Сейчас все сорвется. Я принесла папку Артура и подала Семенычу. На лбу выступили бусинки пота, и сердце начало биться в замедленном ритме.
– Вот безалаберность. Вечно Андрей забывает в карточку записывать, на бумажках строчит, а в папку не вкладывает. Сколько раз ему говорил – все жалобы вносить и давать мне на подпись. Так, ладно. Я сейчас Чернышева к себе позову, а ты, скажи дежурному, пусть к тебе на перевязку Ветлицкого ведут. Кстати, это Чернышев его так приложил, тот, конечно, помалкивает, но тут и у стен уши есть. Ты с этим поосторожней, он за особо тяжкое сидит. Его с конвоем приведут. Возьмешь у него повторный анализ из вены и антибиотик сразу уколешь. Нам пока придется его в лазарете оставить. Три раза в день внутривенно уколы делать. Если не поможет...вот мороки мне будет, придется везти в город на ультразвук.
В процедурную завели мужчину лет тридцати пяти, с забинтованной головой и рукой. Он все время охал и хватался за правый бок. Завидев меня, все же присвистнул, но конвоир его тут же одернул, усадил на стул.
– Сестричка...
– Анна Николаевна, – поправила я и принялась разбинтовывать его голову.
– Анечка, поосторожней, а то...
– Анна Николаевна, – снова настойчиво сказала я и полностью сняла бинт.
На лбу у раненного виднелась ссадина, явно от удара кулаком.
– И кто вас так? – не удержалась я.
– Шел, поскользнулся, упал, а очнулся – гипс, – больной заржал.
– Очень смешно. Не крутитесь, не то в глаз йодом попаду, а это неприятно.
Он тут же притих, а потом снова тихо сказал:
– Эх, ручки-то какие нежные, я согласен каждый день падать.
– Еще раз упадете, я вам от падучки уколы назначу, на пятую точку неделю сесть не сможете.
– Да ладно!
– Обещаю.
Ветлицкий притих, а я смазала рану и разбинтовала руку, на локте виднелся порез.
– Вы что на мясорубку упали?
– Вроде того, – он снова заржал, и я намеренно вылила на рану побольше йода.
– Щиплет ведь, ваткой нельзя?
– Можно, если болтать перестанете.
За дверью послышались тяжелые шаги, и я услышала голос Артура. Бутылочка с йодом дрогнула в руке, и жидкость пролилась на робу Ветлицкого.
– Какие к черту анализы? Я в больничке год не был, как с карантина вышел.
– Ты мне поговори, Чернышев. Семеныч сказал: на укол и на повторный анализ. Ему лучше знать.
Я попыталась взять себя в руки, сердце билось как бешенное прямо в горле. Пальцы вспотели, и бинт выскальзывал из рук. Я уверенно заматывала руку Ветлицкого, а он с любопытством на меня посматривал. Снова услышала голос Чернышева и закусила губу так сильно, что от боли скулы свело.
– Что за бред? Какие уколы? Я...
Дверь распахнулась, и я почувствовала, как резко перестала дышать. Воздух тут же раскалился добела, наэлектризовался, завибрировал.
– Семеныч, это что блин тако... – пауза. Выдох. Сердце бьется у меня в горле. – такое..е..е?
Артур увидел и застыл на пороге. У меня заняло ровно секунду прийти в себя и продолжить бинтовать Ветлицкого.
– Анечка, туго бинтуете, – сказал тот, а я снова подняла глаза на Артура и тут же опустила. Он застыл, казалось, у него отнялся дар речи, а я мысленно умоляла его перестать на меня смотреть. Прекратить немедленно. В его взгляде можно было прочесть слишком много. Он должен перестать. Господи, пусть он перестанет. У меня от напряжения болел каждый мускул, пальцы отказывались гнуться, а слезы подступали к горлу комом, и я их глотала, умоляя себя успокоится.