Жена из России
Шрифт:
– Ох, грехи наши тяжкие!
– Что он сказал?
– кинулись к Мане студенты.
– Сказал, что грехи наши тяжкие, - задумчиво объяснила Маша.
На нее посмотрели странно, думали: врет или сочиняет. Но зачем?..
Через год добрейший Зотов, всегда попросту ставивший всем будущим журналистам, ни о чем особенно не спрашивая, одни "хоры" и "отлы", скоропостижно умер.
Почему Маня в последнее время стала все чаще и чаще вспоминать Зотова и его фразу, случайно брошенную в коридоре?..
Тогда она совершила предательство.
На первом курсе Машка продолжала сочинять плохие стихи, которые показывать отцу и матери не решалась. Но осмелилась приобщиться к литературной студии. С одной стороны - просто так. С другой - потому что интересно. Творческие люди. И можно случайно встретить гения. Наверное, как раз его она там для себя и нашла. Студента МИФИ. Высокого. Даже выше Мани. С отрешенным взглядом и длинными светлыми прядями по плечам. Полный романтический набор. Классика.
На одном занятии литстудии Маша оказалась рядом с этим отсутствующим в здешнем мире юношей. Однако внешность и первое впечатление часто обманчивы. Сосед пристально вгляделся в Маню и отправился ее провожать, не испросив никакого разрешения и даже для вида не поинтересовавшись ее желанием.
Они вышли на мокрую после дождя улицу. Она радостно поприветствовала их ветром, звоном трамваев и грязью на тротуарах. Поздние прохожие осторожно обтекали двух молодых поэтов с обеих сторон, с интересом осматривая пару таких столбов.
– Пахнет весной...
– сказала Маша и с удовольствием вдохнула вечернюю московскую сырость.
– Весной? Как это?
– удивленно повернулся к ней гений.
Маня растерялась: он действительно жил далеко от Земли, это не ошибка. Но как и о чем с ним разговаривать?.. Она вообще не умеет... И не в силах объяснить, как пахнет весна... А кроме того...
Маша осторожно взглянула на провожатого, бесстрастно вышагивающего рядом. Сердце тревожно постукивало, пытаясь разобраться в происходящем.
Она смущенно провела руками по своей простенькой курточке, в который раз тоскливо сознавая свою некрасивость, несуразно длинный рост... понимая, что совершенно не знает, куда девать руки. Они ей непрерывно мешали. Разве такой нескладной дылдой может кто-нибудь увлечься всерьез?..
Со старших классов Маня страдала от ужасных красных прыщей, часто гноящихся и оставляющих на лице непроходящие рубцы, следы и отметины. Инна Иванна отвела как-то дочку в косметический кабинет, где ласковая женщина с мягкими ватными руками сделала чистку, убрав с Машиного лица большую часть безобразия. На чистки приходилось ходить раз в месяц, зато щеки и лоб перестали так угнетать и досаждать Мане. Хотя сейчас ей не мешало бы снова попудрить явно блестевший нос. Хорошо, что в темноте он не бросается в глаза. Но гению, видимо, этот блеск не мешал. Или он, все-таки находясь где-то далеко от мокрой улицы, просто не замечал Маниных недостатков и уродств.
А их было немало. Например, Машка родилась лопоухой. Сначала она этого не замечала, потом - старалась не обращать
– А ты не зачесывай волосы за уши, - вполне логично заметила мать.
– Подумаешь, проблема!
Но для Мани это действительно стало проблемой.
– Ну, в кого я такая безобразная?!
– оплакивала себя Маша.
– У вас ни у кого нет таких отвратительных ушей!
Раздраженные родители и бабушка долго от нее отмахивались, но, наконец, Инна Иванна не выдержала ее слез, сдалась и отвела дочку в Институт красоты.
Операция прошла неудачно, швы нагноились и болели. Отец ругался, мать и бабушка нервничали.
– У меня болят швы...
– жаловалась Маша врачу, делавшему операцию.
Доктор реагировал флегматично.
– Не должны...
– Но они не знают, что не должны!
– сердилась Маня.
– Сама хотела - сама и терпи!
– говорила мать.
– А зачем ты хочешь быть красивой? Неужели ты думаешь, что красота очень много значит в жизни? Поверь мне, это совсем не так. Просто очередная юношеская глупость и возрастное заблуждение.
Маша терялась, не знала, что отвечать, но от своего стремления упрямо не отказывалась: ей нравилось заблуждаться.
Терпеть и мучиться после операции пришлось долго, зато каким выстраданным, а потому особенно огромным, невероятным счастьем стали для Маши плотно прижавшиеся к голове маленькие уши!
Теперь она с огромным удовольствием продемонстрировала их гению, энергично тряхнув волосами, но ее неземной спутник опять ничего не заметил.
Он чересчур своеобразно ее провожал: почти всю дорогу молчал, изредка вдруг бросая странные вопросы о стихах Гумилева и Лорки. Маша их знала плохо, ее постоянное, но беспорядочное, бесконтрольное и довольно бессмысленное чтение ограничивалось излишне популярными и ничего не значащими именами.
Она вконец застеснялась, притихла и очень расстроилась: оказывается, она почти малограмотная, совсем темная девка. А еще учится в университете...
Около ее подъезда гений записал Манин телефон и церемонно попрощался. Сыроватые потемневшие пряди, ласкающие лоб, удачно скрыли от Маши выражение светлых неземных очей поэта.
Домой Маня вернулась обеспокоенная, с тревожно-широкими растерянными глазами и сразу легла спать. Бабушка особого внимания на ее настроение не обратила. Она старалась только вкусно накормить Масю и выговаривала, если внучка возвращалась домой слишком поздно.
Саша позвонил через день, предложив поход в горы, называющиеся то Ленинскими, то Воробьевыми.
И было мгновенное лето, с пляжами на Клязьме, пароходиками Москвы-реки, поцелуями в подъездах и электричках. Маше верилось, что она влюбилась. Но оставаться с гением наедине оказалось очень нелегко. Он слишком мало разговаривал - молчал, пристально смотрел, точнее, рассматривал, и курил. А уж если затевал диалог, то обязательно проблемный: либо смысл жизни, либо философия Гегеля, либо поэзия Верлена... И диалог быстро превращался в монолог, звучавший в утомительной настороженной тишине.