Жена моего брата
Шрифт:
— Нет.
Закутываюсь в одеяло, прячась от него.
Не могу!
Глава 22. Моя и не моя
Каждый раз, выходя из своей комнаты, я боюсь встретиться с ней и сотворить ещё какую-нибудь дичь.
И тем, не менее, как наркоман, не могу контролировать свою жажду к ней. И только заслышав где-то её голос, сразу же направляюсь туда.
Мои болезненные чувства смешались и кипят. На поверхность поднимается то одно, то другое. Иногда даже ненависть. Потому
Со вчерашнего дня даже не спускается ни к обеду, ни к ужину.
— Почему твоей жены снова нет за столом? — поджимает недовольно губы бабушка.
— Злата плохо себя чувствует, — смотрит Родион мне в глаза.
Сказала ему?
Всматриваюсь внимательнее.
Ну, давай, предъяви мне! Какого черта ты позволяешь к ней так относиться?!
— Вызови врача, — хмурится отец.
— Не настолько плохо, — съезжает Родион.
Мне нечего сказать. Я боюсь, что дело не в самочувствии, и не спускается она из-за меня.
— Спасибо! — встает Тихон.
Тихон всегда доедает быстро и, не дожидается десерта, сбегает из-за стола.
Провожаю его взглядом. Забирает из вазы три яблока. Уходит наверх.
Учится он пока на дому. У него несколько проверенных репетиторов.
Аппетита у меня нет, а вот одно важное дело, которое обещал Злате, я сделать не успел. Из-за ранения.
Иду следом за Тихоном наверх. С лестницы замечаю, как уже без яблок заходит к себе в комнату.
Сестре приносил?
Я звоню нашему повару и прошу его принести ужин для неё в комнату.
Ты можешь и сама сделать это, Золотинка, если я так неприятен тебе.
Но я уже интересовался: ни завтрак, ни обед, ни ужин она подать не просила. Это добивает.
Подхожу решительно к двери их комнаты, берусь за ручку.
Я могу узнать, как её самочувствие, в конце концов?
Да, Черкасов, можешь. Спроси у её мужа!
От очередной вспышки ревности, сомнения мои испарятся. Давлю на ручку, распахивая дверь.
Вскрикнув, Злата прикрывается полотенцем, испуганно распахивая глаза. Меня встряхивает от её эмоции. Но голодный и изнывающий от ревности, я не даю заднюю. Застыв, медленно веду по ней взглядом. От босых пальчиков, по стройным крепким икрам, красивым коленям, по манящему бедру.
Взгляд упирается в край белого полотенца, контрастирующего со всё ещё загорелой кожей. И перескакивает, на нервно его сжимающие у груди кисти. На безымянном ненавистный золотой ободок моего брата. И я поднимаю взгляд выше, облизав им ключицы и увитые мокрыми плетями длинных волос плечи.
Не желаю ничего иного! Только ею и стоит дышать, жить. Все остальное дешевый компромисс.
Чистая… Такая свежая… Юная…
Мы встречаемся полыхающими взглядами. От разного полыхающими и, тем не менее… Горячая как самая настоящая ведьма в своем растерянном возмущении!
Моя девочка!
Меня так прёт, что я схавал бы сейчас даже пощечину от нее и залюбил бы до потери сознания!
Зажмуриваюсь от неожиданной волны острого возбуждения. В нос бьет запах её тонкого парфюма. Моя крыша снова едет.
Облизываю пересохшие губы. Я в секунде от очередного беспредела! Врезаться языком в этот юный сочный ротик… И полотенце это к чертям… И плевать, что открыта дверь…
Хочу тебя, сдохну сейчас!
Выйди, мля, отсюда, Черкасов. Быстро, быстро, быстро!!!
Разворачиваюсь на сто восемьдесят. Хлопаю в эмоциях дверью.
Стучаться надо! Надо, надо… Тебе — надо. А ему — не надо! И если хоть немного ещё подумать в эту сторону, то я буду близок к братоубийству.
А вот и брат! Выруливая с лестницы, он идёт в мою сторону.
Нет, не так. В ЕЁ сторону.
Поднимает на меня ревностный взгляд.
«Иди, иди… — уговариваю я себя. — Злата так решила — она жена. Чтобы бороться за неё, ты должен хоть что-нибудь предложить этой девочке. Хоть что-нибудь. А у тебя ничего нет. Даже тела!»
Врезаемся с братом плечом в плечо, отшатываясь друг от друга от силы удара. Медленно разворачиваемся, встречаясь взглядами. Мне хочется сорваться и без всяких объяснений разбить ему табло.
— Ты что-то хотел, брат? — настороженно прищуривается.
— Кое-что хотел…
— Хватит, брат. Ты пугаешь её. Оставь нас в покое, мы любим друг друга.
Не верю. «Слабак и подлец». О любимом женщина так не скажет.
Повар с подносом выходит с лестницы к нам.
— Это куда? — с недоумением окликает его Родион, когда тот с опаской проходит мимо нас.
— Злате Романовне. Демид Альбертович распорядился.
Скрывается за дверью.
— Распоряжайся, своими тёлками, Дэм! — взрывается Родион. — О ней я могу и сам позаботиться!
— Но не смог же.
Отворачиваясь иду дальше.
— Брат!
Оборачиваюсь.
— Хватит… Я был не прав, окей? Не будем продолжать эту ссору.
Это не ссора, идиот, это война теперь! Троянская!
Но это вполне в стиле Родиона. Накосячить, нарваться, открыть не в тему свой рот, а потом не отвечать за слова и поступки, а дать заднюю, извинившись. Словно это что-то решает. В мире мужчин это нихрена не решает!
Молча иду к комнате Тихона. Стучусь, и захожу.
Молодец, Черкасов! Учись стучаться. Какого ты залетел к ней без стука?!
— Тихий…
— М? — разворачивается на компьютерном кресле.
— Где ствол Ивана Михайловича?
— Он мой, — набычивается.
— Твой, но лежать будет как положено, в сейфе, давай сюда.
Бросает украдкой взгляд на шкаф, возле которого я стою.
— Здесь? — кладу руку сверху.
Недовольно сопит.
— Тихий, ну не обыскивать же тебя? Давай, добровольно сдавай оружие.