Жена напоказ 2
Шрифт:
— Всё чудесно, Жак, — я улыбнулась.
Лабьет забрался под стол, ощутимо сотрясая его ударами головы снизу, и замер, опустив морду мне на колени.
Повар бросил последний уничтожающий взгляд на хвост шинакорна, что предательски торчал из-под края скатерти, и ушёл. Похоже, вырезку спасти не удалось. Лабьет проглотил её по дороге.
— Этого пса воспитывал королевский дознаватель, который и сам живёт почти как дикарь в своём кабинете в Марбре. Так что ему простительно, — чуть запоздало ответила я Иви.
И вдруг задумалась о том, как там теперь Ренельд. Помню, в прошлый раз, когда мы долго не виделись, он приехал полумёртвый от усталости, не слишком хорошо выбритый и чуть шальной от недосыпа. Сейчас прошёл всего день с нашей весьма и весьма скандальной помолвки. В газетах будут вспоминать о ней ещё неделю. Ладно хоть о Собирателе нигде не упоминалось. Похоже, кто-то об этом позаботился.
Но теперь я опасалась, что стоит только месье увлечённому дознавателю взяться за все нераскрытые вопросы — он снова позабудет о том, что ему ещё и жить положено. Стоило вспомнить о нём — и тут же мысли потянулись к Виолене. Ловко она попыталась взять меня в оборот! И всё равно, что я, вообще-то, уже давно не шестнадцатилетняя девочка, жизнь которой можно разменять в угоду государственным и семейным интересам.
Сейчас гнев от её выходки чуть сошёл. Однако хотя бы до свадьбы короля видеться с герцогиней не стоит. Неровен час, снова решу высказаться в весьма резком тоне. Уж лучше просто не пересекаться с ней.
— Что-то слышно о Рауле Донжоне? — сменила тему аспирантка. Допила чай и отставила чашку в сторону. — Боюсь, скоро действие заклятия, что отравляет пруд, снова дотянется до виноградников. Я остановлю его. Однако это всё очень хлопотно и тревожно.
— Его св… — я осеклась, вспомнив, что мне надо бы называть моего жениха по имени. — Ренельд сказал, что сможет добиться того, чтобы Рауль сам снял то заклятие. Он сумеет отыскать источник. И всё закончится. Вряд ли свободный выезд заключённого на виноградник — такое уж простое дело. Но я уточню. В ближайшее время.
Как только смогу снова видеться с месье слабость-в-моих-коленях дознавателем без опасности быть прижатой в каком-нибудь углу его жарким телом и обезоруженной очередным внезапным поцелуйным нападением.
А Гаспар Конассьянс не торопится исправлять то, что сотворил — пусть и по приказу герцогини! Как бы не пришлось отправлять в Марбр письмо с напоминанием.
— Боюсь, если Рауль будет долгое время оставаться без подпитки светлой части ауры, то он мало что сумеет исправить, — озабоченно нахмурилась Ивлина. — Может, он вообще будет уже не способен это осознавать.
В её голосе почудилось горькое сожаление о том, что случилось с её знакомым. Но, кажется, она переживала это уже не столь болезненно.
Шинакорн, окончательно успокоившись после побега от повара, выбрался из-под стола. Настороженно покрутил ушами и носом — и затрусил к двери столовой, чтобы встретить мадам Хибоу, которая степенно несла мне только что привезённое письмо.
— От месье де Ламьера, — бодро доложила экономка. — Желаете прочесть сейчас или отнести в кабинет?
Я протянула руку к письму, прежде чем успела ответить. Наверное, Ренельд хочет сообщить что-то важное. Не о настроении же Лабьета он решил справиться!
Я быстро вскрыла конверт и вынула удручающе короткое послание, в котором всего-то и говорилось, что Гаспар Конассьянс прибудет в Эйл сегодня к шести часам вечера. В это время мне лучше не планировать никаких важных дел. Ведь снятие наложенного довольно давно заклятие может забрать у меня много сил и слегка задурманить голову, как это было на балу-маскараде.
От каждого слова в письме его светлости веяло такой учтивой сдержанностью, что она заскрипела у меня на зубах, точно песок.
Я отложила письмо на стол. Иви лишь покосилась на него с любопытством, однако не стала ни о чём спрашивать. Видно, догадалась, что речь в нём шла не об интересующих её вопросах.
— И ещё, мадам, — добавила Селина Хибоу. — Это передали вместе с письмом.
Признаться, от вида небольшой коробочки с уже знакомой резной биркой лавки “Тата Маргориана” у меня нехорошо закрутило в животе. Ну явно ведь не от блинчиков Жака!
Лабьет деловито выступил вперёд и обнюхал коробку. Затем повернулся ко мне с явным намёком во взгляде.
— Будьте добры, откройте, мадам, — попросила я экономку.
Та округлила глаза, но беспрекословно открыла и упаковку, и бутыль, что была в ней. Шинакорн снова неспешно и сочно принюхался, водя ноздрями едва не по самому стеклу сосуда. Затем помотал головой и чихнул. Отступил и чихнул снова.
Затем одобрительно что-то проурчал и потерял к бутыли всякий интерес. Похоже, всё в порядке! А пока Лабьет исследовал неожиданный подарок, по столовой растёкся приятный и бодрящий запах мадарина, смешанного, кажется, с гвоздикой. Да, точно с ней!
Внутри коробки обнаружилась ещё одна записка. Всё тот же строгий, чуть угловатый почерк, и едва поместившийся в уголке небольшого листочка вензель Ренельда де Ламьера.
“Мне сказали, что такое сочетание лучше всего помогает восполнить силы. К тому же, запах мандаринов наверняка пойдёт вам лучше роз”.
Значит, месье привередливый дознаватель теперь выбирает, как мне пахнуть. Словно проверять собрался. Однако, будоражащее осознание!
— Что ж, — я убрала записку обратно в коробку, чувствуя, как от непрошенного волнения слегка подрагивают пальцы. — Нам нужно вернуться к шести вечера, Иви.
И мы, закончив сборы, отправились на винодельню. Надо бы приниматься за подготовку документов для открытия фирменного магазина в Жардине. А дело это, как оказалось, небыстрое.
Но едва наш экипаж заехал на двор винодельни, навстречу им поспешил Перетт. Он обошёл внимательно озирающегося Лабьета стороной и поклонился:
— Ваше сиятельство! — а затем весьма пылко и открыто схватил Ивлину за обе ручки. — Мадемуазель, — почти украдкой коснулся одной ладони губами.
Я нарочно отвернулась, зная, как управляющему непросто даётся публичное выражение симпатии.
— Всё в порядке? — осведомилась я на ходу, кивая встречным работникам.
Завидев шинакорна, который деловито бежал рядом, те сразу начинали перешёптываться, разве что пальцами в него не тыкали. А тому этакое уважительное внимание было только на радость: с явным самодовольством он выше задирал брыластую морду.