Жена убийцы
Шрифт:
Вот почему ему удалось схватить «Мясника с Кольцевой дороги».
«Мясник» убивал учащихся старших классов школы, юношей и девушек, на автостраде в Техасе. Болдуин в ту пору работал в отделении Бюро в Остине. Поимка «Мясника» затруднялась тем, что он убивал жертвы в своем фургоне, а затем выбрасывал трупы в самых разных местах. Поскольку автострада протянулась на четыреста миль, следователям не удавалось обнаружить какие-либо общие обстоятельства в жизни жертв, чтобы понять, по какому принципу их выбирал преступник.
По версии Бюро, «Мясник» был водителем-дальнобойщиком, однако Болдуин думал иначе. Он считал, что убийца просто старается
Далее агент ФБР сосредоточил внимание на лицах, совершавших преступления сексуального характера, в первую очередь похищения. На Генри Лукадо он вышел, поскольку тот пытался похитить четырнадцатилетнюю девочку, дожидавшуюся на остановке школьного автобуса. Кое-что в ее показаниях привлекло внимание Болдуина. В полиции девочка рассказала, что Лукадо предложил ей прокатиться, заявив, что часто катает детей ее возраста и тем это нравится.
Болдуин мысленно представлял себе человека со злобной ухмылкой и гнилыми зубами, похожего на злого колдуна из сказки. Увидев фотографию Генри Лукадо из Управления регистрации транспортных средств штата Техас, он просто почувствовал, что нашел того, кого искал.
Лукадо сдался без борьбы. Когда он открыл дверь своей квартиры и увидел на пороге Болдуина, сказал только:
– Много же времени вам потребовалось.
Когда фэбээровец защелкнул у него на руках браслеты наручников, первой его мыслью были воспоминания о похоронах матери, впервые за пятнадцать лет.
Рассказывал ли он Ярдли о том, что произошло с его матерью? Болдуин в этом сомневался, но был уверен в том, что ей известна правда. Он гадал, не потому ли у них с Джессикой ничего не получилось, не потому ли он ушел, оставив дверь открытой для Уэсли. Потому что если кто-то и мог понять его стремление ловить бесчеловечных чудовищ, то именно Ярдли, и он не знал, смог ли бы изо дня в день видеть перед собой зеркальное отражение своих собственных чувств.
Усевшись на диван, Болдуин потягивал пиво и смотрел бейсбол, однако с таким же успехом телевизор мог быть выключен, поскольку он не обращал на игру никакого внимания. В последнее время Болдуин мог думать только о следующем доме. О следующей спальне, залитой кровью, о следующем ребенке, которому придется говорить о том, что его родители убиты.
Болдуин помнил то мгновение, когда узнал о смерти своей матери. Полицейский в участке, где он ждал своего отца, который должен был его забрать, сказал, что это был несчастный случай. Феликс, мамин приятель, видел, как она споткнулась и скатилась по лестнице в подвал, так как была очень пьяна. Выразив свое сочувствие, полицейский оставил мальчика одного в комнате без окон.
Но это был не несчастный случай. Болдуин, хотя ему тогда было всего семь лет, помнил, как Феликс кричал его матери, что убьет ее, если она не заткнется и не будет относиться к нему с уважением. Он не мог сказать, в чем была причина ссоры, но, скорее всего, это было связано с тем, что Феликс нигде не работал и полностью зависел от его матери, которая его кормила и предоставляла кров.
До того как отец его забрал, Болдуин увидел Феликса, выходящего из полицейского участка. Они схлестнулись взглядами, и мальчик понял: этот человек убил его мать.
Отслужив на флоте, Болдуин сразу же поступил в полицию Сан-Франциско и всего через три года стал следователем. Первым делом он достал из архивов дело своей матери и работал над ним по ночам и в выходные. Однако прежде чем успел что-либо сделать, Феликс погиб в автокатастрофе. Пьяный, он не справился с управлением и сорвался в овраг. Болдуин навестил его в морге: кожа, белая как мрамор, губы, похожие на синий мел. Нагнувшись к уху Феликса, он прошептал:
– Гори в аду, подонок!
… Схватив с кофейного столика пузырек гидрокодона, Болдуин вытряхнул две таблетки.
Раздался стук во входную дверь. Спрятав пузырек под подушку, Кейсон открыл дверь. На пороге стояла Ярдли. Она редко раскрывала свои мысли через движения и выражение лица, что мастерски умел читать Болдуин. Ему хотелось узнать, всегда ли Джессика была такой, или же этот защитный механизм выработался только после Эдди Кэла. Его выводило из себя то, что он не мог читать ее так же, как читал большинство людей.
– Привет, – сказал Болдуин.
– Ты лжец, и я тебе больше не верю, – сказала Ярдли. – Я не хочу заниматься этим делом вместе с тобой. Найди себе другого прокурора.
Развернувшись, она направилась прочь.
– Джесс, подожди! Подожди! – Болдуин бегом догнал ее. – Пожалуйста, подожди, хорошо?
Ярдли остановилась.
– Я была у него, Кейсон.
– О…
– О? И это все, что ты хочешь мне сказать? О? – Она покачала головой. – Я не настолько глупа. Когда ты впервые пришел в суд, я искренне подумала, что тебе нужна моя помощь. На самом деле тебе была нужна его помощь, а он тебя уже отшил. И тогда ты подумал: а что, если его бывшей жене удастся подсластить сделку и заставить Кэла раскрыться? Несмотря на то, что ты прекрасно знал, как это будет для меня болезненно, ты использовал меня, чтобы заставить Кэла тебе помочь.
– Джесс, все было совсем не так!
– Ты правда можешь снова лгать мне в лицо?
– Я не лгу. Эдди меня не отшивал. Он согласился помочь, но сказал, что сделает это только в том случае, если ты будешь принимать в этом участие.
Ярдли покачала головой, глядя на проезжающие мимо машины.
– Почему ты просто не сказал правду?
– Я знал, что ты откажешься.
– Значит, наши отношения, те будущие дела, которыми мы могли бы заниматься вместе, – ты сжег все это ради этого дела? Только ради того, чтобы Эдди Кэл тебе помог? Да, кстати, он никому не собирается помогать. Он делает это только потому, что это доставляет ему удовольствие. Эдди собирается играть с тобой до тех пор, пока ему не надоест или пока его не казнят, а ты ни на шаг не приблизишься к тому, чтобы узнать, кто убил этих людей.
– Я должен попробовать.
– Почему? Ты не моргнув глазом занимался гораздо более страшными делами.
Они остановились рядом с машиной Ярдли. На боковом зеркале прилипла капелька грязи, и Болдуин рассеянно вытер ее большим пальцем.
– Я говорил с детьми Динов. До этого дела мне уже приходилось сообщать родителям о гибели их детей, но наоборот – никогда. Ни разу. У них были такие глаза, каких я до того еще не видел. Это известие сломало их, сломало непоправимо. Они только начали жизнь – и уже сломлены каким-то подонком, не умеющим держать себя в руках. – Он помолчал. – Однажды то же самое кто-то сообщил мне.