Женевьева. Жажда крови. Женевьева неумершая
Шрифт:
Равальоли пожал плечами и улыбнулся, смахнув с подбородка слюну:
– Как будто маленький металлический шарик. Понятия не имею, ни откуда он взялся в каше, ни что это такое. Он был обмазан чем-то липким.
Потом он схватился за живот, по телу его пробежала судорога.
– Больно…
Равальоли задрожал, словно у него начинался приступ. Он схватился за край стола и стиснул зубы.
– Жжет внутри… все больше… горячо…
Вдруг он откинулся назад, и слышно было, как его спина ударилась о спинку стула. Его вздувшийся живот вылез
Кристабель перестала играть и повернулась на табурете взглянуть на устроенную ее папашей суматоху.
Жокке попятился от бьющегося в конвульсиях человека, и остальные отодвинули свои кресла, чтобы освободить ему место. Глаза его закатились. Живот выпятился, как у беременной, готовой вот-вот разрешиться тройней. На коже появились красные растяжки. Равальоли стонал, и внутри него так шумело, как будто там что-то ломалось и рвалось.
Антония не могла отвести от него взгляда.
С дьявольским хлопком живот Равальоли лопнул. Вокруг него дождем посыпались ошметки плоти, кресло под ним развалилось.
Струйка голубого дыма, закручиваясь, выплывала из зияющей посредине живота дыры.
Кто-то визжал, визжал, визжал…
…и Антония поняла, что это визжит она.
9
Это было омерзительно!
Клозовски вытер рукав салфеткой и любовался всеобщей паникой. Д'Амато утихомирил Антонию с помощью чуть более энергичной, чем требовалось, пощечины, и танцовщица в ужасе откинулась на спинку кресла.
Плешивый тип с кривыми ногами, сидевший рядом с Шедони, поспешно обошел стол, волоча фалды пыльного фрака по полу, и осмотрел труп синьора Равальоли, тыча в края развороченной раны костлявым пальцем.
– Хм, - изрек он.
– Этот человек мертв.
Воистину этот врач обладал невероятной проницательностью.
– Какое-то взрывное устройство, полагаю, - добавил доктор.
– Специально созданное, чтобы сработать внутри человеческого желудка…
Он взял вилку и покопался в месиве.
– О да, - заметил он, извлекая какой-то маленький сверкающий предмет.
– Вот и осколок.
– Благодарю вас, доктор Вальдемар, - сказал Шедони.
– Жокке, убери эту грязь и потом принеси нам кофе.
Клозовски поднялся и стукнул кулаком по столу. Звякнули ножи. Амброзио подхватил свой едва не опрокинувшийся кубок с вином, все еще полный.
– Вы, кажется, не понимаете, - начал революционер, - этот человек мертв. Убит.
– Да?
– Шедони казался озадаченным его вспышкой.
– Кто-то же убил его.
– Несомненно.
– И вы не собираетесь искать убийцу? Позаботиться о том, чтобы он, или она, был наказан?
Жокке и еще двое слуг притащили старую штору, чтобы вынести на ней Равальоли, за ними явилась девушка с ведром и шваброй - привести в порядок ту часть зала, которая оказалась испачканной.
Шедони пожал плечами:
– Конечно, убийц всегда находят, всегда наказывают. Но сначала нам нужно закончить обед. Такому вульгарному событию, как всего лишь убийство, никогда не нарушить традиций Удольфо.
Все за столом, похоже, были согласны со стариком, и Клозовски опустился в кресло, чувствуя себя ужасно глупо. Это семейство не только уменьшенная копия паразитирующего класса, они тут все просто сумасшедшие.
Кристабель, негодуя, что смерть отца прервала ее сольный концерт, вернулась к столу и уселась на свое место. Амброзио схватил было ее за задницу, но она отбросила его руку.
Кресло Равальоли перевернули, его самого взгромоздили на полотнище и быстро завернули в него. Служанка затерла следы.
– Положите его в холодный погреб,- наказал доктор Вальдемар дворецкому.
– Я потом продолжу обследование. Возможно, мы сможем выяснить еще что-нибудь.
– Может быть, наш гость благословит усопшего?
– предложил адвокат Ватек.
Все посмотрели на Клозовски, и он подавил желание оглянуться.
Он все время забывал, что теперь служитель Морра.
Клозовски мямлил что-то и делал в воздухе пассы, смутно пытаясь имитировать жесты жрецов, которых видел на похоронах. Никто не задавал ему вопросов об этой пародии. Подали кофе в дымящихся посудинах.
– Я должен сообщить Старому Мельмоту, - заявил Ватек, обращаясь к Шедони.
– Это повлияет на завещание. Равальоли был прямым наследником.
– Нет, не был, - бросила Фламинея между жадными маленькими глотками обжигающего черного кофе.
– Это я прямая наследница.
Ватек поскреб заросшую щетиной щеку.
– Мой покойный муж женился на Удольфо. Я прямая наследница, разве не так, папа?
Шедони помотал головой, будто не в силах вспомнить.
– Я думала, что папа - дедушкин сын, - вмешалась Кристабель, - и что это вы, мама, вошли в семью благодаря браку.
– И у меня было такое впечатление, - подтвердил адвокат.
– Значит, у вас было неверное впечатление, - огрызнулась Фламинея.
– Я всегда была наследницей. Отец Амброзио подтвердит, правда, дядя?
Амброзио, чье внимание было поделено между бедрами Антонии и грудями Кристабель, отнесся к вопросу со всей серьезностью.
– Я не дядя тебе, - заявил святой отец.
– Я твой отец. Прежде чем посвятить себя Ранальду, я был женат на моей кузене Кларимунде. Ее похитили разбойники, и мы никогда больше о ней не слышали, но после нее у меня осталась дочь.
Рука Амброзио нырнула под стол, в направлении Кристабель. Он вздрогнул и снова извлек ее оттуда. Кристабель уже вооружилась своей вилкой.
– Дядя, ты ошибся,- сказала Фламинея.- Ты отец, но не мой отец. Ты же не можешь не признать, что Кристабель - твоя внучатая племянница, а не внучка.
Амброзио отхлебнул кофе, демонстрируя красные отметины от зубцов вилки на белой коже руки, и рассудительно произнес:
– Мне кажется, что Кристабель - сестра Пинтальди, разве не так?