Жених моей сестры

Градцева Анастасия

– Скажи это моему преподавателю, – горько улыбаюсь я, но как ни странно, в груди от его слов возникает какое-то теплое чувство.

Это приятно.

Меня редко кто-то хвалит. А от него такая похвала и вовсе неожиданный подарок.

– Надо сказать? Я могу, – соглашается Ярослав. – Без проблем. Называй номер квартиры. Поднимусь и скажу, что он старый слепой дебил, который не может разглядеть настоящий талант.

– Только попробуй! – я не на шутку пугаюсь, потому что кто его знает этого Ярослава. Вдруг и правда пойдет и такое скажет. – Георгий Исаевич

очень хороший художник! Он разбирается, он на работы смотрит профессиональным взглядом, понимаешь? Ты смотришь как обычный зритель, а он…

– Ну ведь картины и рисуются для обычных зрителей, разве нет? – справедливо возражает Ярослав. – Или ты типа для критиков должна рисовать?

– Нет, но… – я всплескиваю руками, потому что внутри столько эмоций, столько мыслей, которые я не знаю, как выразить. – Но портреты должны вызывать чувства! А у меня… Георгий Исаевич говорит, что я рисую кукол, а не людей. А мне надо научиться рисовать настоящие портреты! Они мне нужны для портфолио, потому что я хочу поступить в Лондонский университет искусств! Это моя мечта там учиться! Я хочу этого сильнее всего на свете, понимаешь!

Я вдруг слышу сама себя и понимаю, что уже перешла на крик, поэтому замолкаю и делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Какой смысл говорить о том, чего уже никогда не будет? Мне просто надо с этим смириться.

– Отвези меня домой, – тихо прошу я. – Пожалуйста.

Но Ярослав не двигается с места.

– И ты собираешься сдаться? – спрашивает он недоверчиво. – Вот так просто сдаться? Мне показалось, у тебя есть характер, Нюта. Серьезно вот так вот все сейчас бросишь и поедешь домой?

– А что я могу сделать?! Он меня выгнал.

– Ну не знаю, – Ярослав пожимает плечами. – Типа… еще одну попытку?

Еще одну попытку.

Еще одну.

Сердце начинает биться так сильно, что в ушах шумит, а щекам становится жарко.

– Я могу, – начинаю я, но голос меня подводит и срывается. Приходится сделать выдох-вдох и начать сначала. – Я могу… тебя сейчас нарисовать?

– Нарисовать? – кажется, Ярослав удивлен, но по его лицу тут же скользит усмешка. – В обнаженном виде, я надеюсь?

– Дурак!

Он смеется и выглядит довольным, как мальчишка. А потом пожимает плечами

– Почему нет? Я согласен. Но не обещаю, что смогу сидеть неподвижно и вообще буду хорошей моделью. Я ни разу никому не позировал.

– Это неважно, – искренне говорю я.

Я уже несколько раз рисовала его исключительно по памяти, а теперь, когда его лицо будет перед моими глазами – это будет гораздо легче, даже если он будет вертеться.

Я прошу его сесть на место водителя, положить руки на руль и смотреть вправо, чуть повернув голову. Сама я устраиваюсь на пассажирском сиденье и быстро шарюсь в своих запасах. Акварель, несколько тюбиков масла… но я же не буду сейчас рисовать красками? Беру коробку с углем. Осталось найти бумагу, потому что я ее обычно с собой не таскаю: беру у Георгия Исаевича. Можно, конечно, нарисовать с другой стороны старых портретов, но они грязные и порванные…

Решение приходит

быстро. Тянусь к заднему сиденью и беру оттуда скетчбук, который я так и не взяла от Ярослава. Открываю, трогаю бумагу – да, шероховатая, нормально для угля. Не идеально, конечно, пигмент достаточно быстро осыпется, но пойдет.

– Спасибо за подарок, – замечаю я. – Пригодился.

– Я так и знал, – ухмыляется Ярослав и поворачивается ко мне.

– Не двигайся! – сурово прикрикиваю я. – Сиди ровно.

– А ты злая, когда рисуешь!

– Я всегда злая.

– Я бы поспорил, – снова ухмыляется он, но заметив мой взгляд, фыркает и поднимает руки. – Все, все. Сижу, молчу.

А я рисую – угольно-черные линии появляются на бумаге, складываясь в черты лица Ярослава. Непослушная прядь волос над высоким лбом, острые скулы, чувственный излом губ, жесткий прищур глаз, красивые сильные руки, расслабленно лежащие на руле. От него веет силой, и эта сила притягательна. Он самоуверен и самолюбив – и это тоже каким-то образом отражается в моем наброске.

Я останавливаюсь в тот момент, когда Ярослав со словами «Прости, но я реально больше не могу» потягивается, словно огромный кот. Крутит затекшей шеей, чуть морщась, разминает ее, и у меня на секунду возникает безумное желание потянуться ладонями к его плечам и сделать массаж, чувствуя под пальцами крепкие горячие мышцы.

Ох черт…

– Дай посмотреть, – Ярослав то ли просит, то ли приказывает, а я с сомнением протягиваю ему скетчбук.

– Это только набросок, – извиняюще говорю я. – Сколько успела.

– Да ладно, неважно, я же… – он вдруг замолкает, уставившись на рисунок. И молча изучает его еще какое-то время, пока я нервно кручу в перемазанных пальцах уголь.

– Ну как? – наконец не выдерживаю я.

– Сложно сказать, – медленно тянет Ярослав. Он выглядит… удивленным? Растерянным? Шокированным? – Это… Это неожиданно. Ты отдашь мне этот рисунок? Я заплачу.

– Нет, ты что, какие деньги. Забирай так. И это не полноценная работа, так, набросок просто, – почему-то оправдываюсь я.

– Заберу, – кивает Ярослав. – Обязательно заберу. Потом. А сейчас иди и покажи это своему преподу. И если после этого он не возьмёт тебя обратно, он тупой и слепой.

– Ты думаешь? – почему-то шепотом спрашиваю я.

– Уверен.

Я и сама знаю, что он на моих портретах получается не так, как все остальные, но вдруг этого все равно недостаточно? Вдруг мне опять скажут, что это все мазня, а а бездарность?

Ярослав смотрит на то, как я сижу, зажав скетчбук в руке, и не двигаюсь с места, а потом неожиданно мягко спрашивает:

– Пойти с тобой, Нюта?

– Не надо, – мотаю я головой. Но мне почему-то все равно становится легче. Я беру скетчбук, раскрытый на странице с наброском, беру сумку с кистями и красками и выхожу из машины. Очень боюсь позвонить в домофон, потому что не понимаю, что скажу учителю, но внезапно мне везет: прямо передо мной из подъезда выходит женщина с пестрой сумкой и пускает меня внутрь.