Женщин обижать не рекомендуется. Сборник
Шрифт:
— Ты стал разбираться в моде?
— Не только в моде. Рассказывай. Я хочу услышать обо всем. Я знаю, что ты замужем, у тебя дочь.
— У меня дочь, но не замужем. Я разведена. Это для тебя плохо или хорошо?
— Это для меня хорошо.
— А ты женат?
— Да.
— Она из эмигранток?
— Нет. Она англичанка. Еврейка.
— Она не из семейства Идкиндов? — спросила я.
— Почему Идкиндов? — удивился Борис.
— Потому что в Лондоне я знаю одного англичанина-еврея, Идкинда, больше никого.
— Нет,
— А кто она по профессии?
— Она, — Борис задумался, — она жена. Я с нею познакомился в Израиле. Мои родители живут в Хайфе. Она была студенткой медицинского колледжа. Она фармацевт, как и ее дед и отец, но, после того как вышла за меня замуж, она стала женой. Участвует в разных благотворительных фондах. Ее отец имеет несколько заводов по производству лекарств в Англии, в Израиле, в Америке.
— Твой тесть — богатый человек.
— Я тоже достаточно богатый, потому что вкладываю деньги, которые зарабатываю музыкой, в производство лекарств. Люди всегда будут болеть, и им всегда будут нужны лекарства. А ты работаешь учительницей или уже стала директором школы?
— Нет. Я президент судоходной компании.
— В своей школе? — не понял Борис.
— Нет. Суда моей компании ходят по всем морям и океанам.
Я впервые назвала компанию своей. Наверное, потому, что в том, как он предположил, что я стала как максимум директором школы, было явное снисхождение.
— Я не очень понял, — сказал Борис. — Я помню, что твой отец работал в морском министерстве, значит, ты перешла на службу в морское ведомство?
— Нет, отец создал частную судоходную компанию, она акционерная, но семьдесят процентов акций у отца.
— Ты «новая русская»! — обрадовался Борис. — Я много слышал о «новых русских», но ни с одним из них не знаком. Из России в основном приезжают музыканты, которым я помогаю найти работу в оркестрах. Я думал, ты в Лондоне с туристической группой. Когда я увидел тебя, такую модную, уверенную, я подумал, что ты удачно вышла замуж. Но ты и без замужества счастлива и успешна. Может быть, ты и права, что не согласилась выйти за меня замуж.
— Как это не согласилась? — возмутилась я. — Это ты не женился на мне!
Я вспомнила наши бесконечные разговоры, когда он убеждал меня выйти за него замуж и уехать, а я убеждала его остаться. Я вспомнила, как со мною не разговаривала моя мать, поставив ультиматум: если выйдешь замуж за еврея, чьи родители в Израиле, можешь забыть, что у тебя есть родители. Мое замужество грозило отцу служебными неприятностями, а его как раз должны были утвердить в должности заместителя министра морского и речного флота. И я не могла представить, как уеду из страны, в которой выросла. Я ведь русская, а уезжали в основном евреи. Когда уехал Борис, я внушила себе, что он бросил меня, я даже не думала, что он может думать точно так же про меня.
— Наверное, я была не во всем права, — согласилась я. — Но я же была девчонкой. Ты был старше, умнее. А после того как уехал, от тебя ни одного письма.
— Ты же жила с родителями, — возразил Борис. — Письма из-за границы фиксировались КГБ. Я не хотел доставлять неприятности твоему отцу и тебе.
Я уже выкинула из памяти тот страх, который заложили в меня чуть ли не с рождения. Когда я познакомилась со шведскими студентами и они пригласили меня с подругами в Швецию, отец сказал: «Нет. Не надо светиться».
— Сейчас все изменилось, — сказала я Борису.
— Значит, ты в Лондоне по своим делам? — спросил он и попросил: — Расскажи. Очень подробно.
И я рассказала об автомобильной аварии, в которую попал отец, как я стала президентом компании, о Шахове, о проигранном тендере, об Идкинде. Я рассказывала Борису, как рассказывала бы врачу.
Я закончила рассказывать, и Борис спросил меня:
— Чем я тебе могу помочь?
— Советом.
— Здесь нужен профессиональный совет. Такие советы дают адвокаты. У тебя есть в Лондоне адвокат?
— Мы прибегаем к помощи адвокатской фирмы. Они представляют наши интересы в тяжбах со страховыми компаниями. Здесь нужен не адвокатский совет, а человеческий. Как бы ты поступил, если бы оказался на моем месте?
— Не знаю. — Борис задумался. — Я бы обратился к своему адвокату. Это ведь англичане первыми сказали: мой дом — моя крепость. И моя Англия — моя крепость. Они в этом абсолютно убеждены. Я позвоню своему адвокату.
Борис достал из своего балахона мобильный телефон, набрал номер и заговорил на непонятном мне языке, это был не английский, по-английски он сказал только адрес клуба.
— Извини, — сказал Борис, — мой адвокат считает, что я плохо говорю на иврите, и требует, чтобы я с ним говорил только на иврите.
— Разве адвокат может требовать? — удивилась я. — Он может только предлагать, а ты — соглашаться или не соглашаться.
— Я согласился. — Борис вздохнул. — Моя жена говорит на иврите, мои дети говорят, один я такой тупой.
— И ты с ним будешь говорить на иврите и переводить мне?
— Мы будем говорить по-русски. Он вырос в Ленинграде, извини, вы теперь говорите «в Санкт-Петербурге». Он живет недалеко и будет здесь через десять минут.
Адвокат оказался грузным, пятидесятилетним мужиком в джинсах, кедах и майке с какой-то надписью, которую я перевести не могла. Борис представил его, и мне пришлось в укороченном варианте пересказать ему то, что я рассказала Борису.
— Тебе нужны эти мафиозные разборки? — спросил адвокат Бориса.
— Мы должны помочь Вере, — ответил Борис.
— Мы ей ничего не должны. Еще вчера ты о ней ничего не знал. Можешь не знать и сегодня. У нас разный бизнес. Боюсь, что мы ничем ей помочь не сможем.