Женщина на грани нервного срыва
Шрифт:
— Вы говорите как человек, который соперничает со старшей, более успешной сестрой за родительскую любовь.
— Но она моложе меня на десять лет.
Доктор Дж. помолчала. Я уже начала понимать, в чем смысл этих пауз: дать мне возможность уразуметь, что я в очередной раз ляпнула чудовищную глупость.
— Ее возраст не имеет значения, — раздалось наконец откуда-то сзади. — В вашем восприятии она старше и успешнее.
Наш поединок продолжился. Я сказала, что никогда не выдвигала никаких требований к мужчинам, с которыми встречалась. Я не звонила Кристиану на домашний телефон, не караулила его возле дома, не пыталась вступить с ним в контакт, если не была уверена, что не
— Так рассуждают маленькие девочки, считающие, что хотеть чего-либо — плохо, неправильно. Возможно, частично по этой причине вы и оказались втянуты в такую ситуацию. Вы выражаетесь как человек, который не уважает свои права и потребности.
«Иди ты к черту», — подумала я. И тут же поняла: в ее словах есть доля правды.
В тот вечер она была необычайно разговорчива: без конца что-то подмечала, растолковывала. Когда она попросила подробнее рассказать о моих взаимоотношениях с Кристианом, я поборола в себе желание затянуть песню о том, как сильно я его люблю. Вместо этого я признала: между нами все настолько криво и косо, что вряд ли наша интрижка может считаться полноценным романом.
Я сказала, что последние восемь или девять месяцев запрещала себе думать о том, что же, собственно, делаю и чувствую. Я попросту избегала этой темы. Никогда не обсуждала ее с ним. Мы притворялись, что ничего не происходит. Но, когда я видела в журнале статью о супружеских изменах, я жадно ее проглатывала, — раньше такого за мной не водилось. Я напоминала алкоголика, который не желает посмотреть в лицо своему недугу. Придумывала миллион оправданий, пытаясь убедить себя в том, что это не настоящая «связь», — я даже слова этого не употребляла. Я все еще хотела чувствовать себя праведницей. У меня в запасе имелся целый ассортимент фраз, начинающихся со слов «ну подумаешь»: ну подумаешь, его жена тоже ему изменяет (это был далеко не факт; просто Кэти где-то услышала сплетню и пересказала мне, а я с радостью в нее поверила); ну подумаешь, я ведь никогда не просила его развестись; ну подумаешь, мы ведь не уезжаем с ним из города на целый уикэнд; ну подумаешь, я же не торчу возле его дома как маньячка; ну подумаешь, я же не пристаю к нему со своей любовью, не спрашиваю, любит ли он меня и куда приведут наши отношения.
— И вот от чего мне особенно стыдно, вот с чем я никак не могу смириться. Я ведь не предъявляла ему никаких претензий. Я думала, что в конце концов буду как-то вознаграждена. Я верила, что он ко мне неравнодушен, и это самое унизительное. Я думала, я для него единственная. Ну то есть единственная женщина, кроме его жены. Наверное, я извращенка, но мне бы и этого хватило. Я бы сейчас здесь не лежала, если бы они с Шарлоттой, ну…
— Это беспочвенное утверждение. Вам просто удобно так считать. Имеет смысл подумать над тем, откуда берутся подобного рода необоснованные заявления.
Я понимала, к чему она клонит. Винить во всем Шарлотту и Кристиана значило снимать с себя ответственность. Одно дело заявлять: «Я зрелый человек, отвечающий за свои поступки», и совсем другое — вести себя соответствующим образом. Постепенно я постигала всю глубину пропасти между этими двумя вещами.
После паузы она продолжила:
— Возможно, Кристиан и Шарлотта стали тем катализатором, который заставил вас обратиться к психотерапии. Но они не имеют никакого отношения к вашим истинным трудностям. На их месте могли бы быть другие люди, однако сюжет остался бы прежним. Перекладывая вину на них, вы освобождаете себя от необходимости отвечать на вопрос,
Я вздохнула и ничего не сказала.
Тишину снова нарушила доктор Дж. Она говорила спокойно, но ее слова ранили в самое сердце.
— Вы жалуетесь, как маленькая девочка, которая считает, что заслужила награду просто потому, что вела себя хорошо. Что же до вашей потребности чувствовать себя лучше других… — Она помолчала, прежде чем припечатать меня безжалостным выводом: — Многие из тех, кто ощущает такое желание, в действительности боятся, что окружающие их отвергнут.
Я слушала, как барабанит по стеклу дождь. Постепенно на этом фоне стали проявляться другие, едва слышные звуки: далекий шум машин, тиканье часов, поскрипывание половиц в других комнатах. Я лежала, и в голове у меня зарождался план.
Я взяла из коробки салфетку.
— Знаете, как я себя чувствую? — Я не стала дожидаться ответа. — Я чувствую себя жалкой, униженной, беспомощной дурочкой, которой все вертят как хотят. И да, я ужасно завидую. Я завидую этой молодой, бесконечно уверенной в себе женщине, которая просто берет то, что хочет. И наверное, вам приятно будет узнать, что я злюсь. Я никогда в жизни так не злилась — ну или, по крайней мере, я этого не признавала. И в кои-то веки я не буду держать гнев внутри. Я не буду в нем мариноваться. Вы меня вдохновили, и теперь я начну действовать.
Я умолкла, чтобы дать ей возможность выразить одобрение. Когда стало ясно, что этого не произойдет, я продолжила:
— Я напишу письмо его жене. Она заслужила право узнать правду про своего мужа-бабника. А еще я поговорю с Шарлоттой. Она ведь его боготворит, как я когда-то. Она им восхищается. Я предупрежу ее, чтобы ни в коем случае не влюблялась. Уберегу ее от ошибки, которую совершила сама.
Оглушительная тишина была мне ответом.
Я-то думала, она скажет: «О, Лорна, какая прекрасная мысль. Конечно, так и сделай. Давай-ка вместе набросаем письмо. Иди сюда, садись за стол. Можешь даже взглянуть на мои фотографии. Пробуди в себе стерву. Ты говоришь, что подобное поведение тебе несвойственно, но иногда полезно поддаться импульсу. Рискнуть. Сделать что-то из ряда вон. Раскачать лодку. Выскажи все, что думаешь. Дай волю своему гневу. Открой глаза несчастной супруге этого негодяя. Поделись своей мудростью с бедной юной овечкой, которая не ведает, что творит. Отличная мысль — поиграть в психолога с окружающими, вместо того чтобы признать: они здесь ни при чем. Дело только в тебе».
Но я уже знала, что хорошие психотерапевты не дают советов. Они не низводят пациентов до уровня неразумных детей, а стараются общаться с ними как с равными. Они помогают человеку принимать трудные решения самостоятельно — и самостоятельно же отвечать за последствия. И уж конечно, они не выдают индульгенции тем, кто вынашивает головокружительно глупые планы мести. Но вот в чем беда: может, я и не хочу, чтобы со мной обращались как со взрослой. В щекотливых ситуациях я предпочитаю слушать чужие приказы или, по крайней мере, настоятельные рекомендации, чтобы потом, если дело кончится плохо, свалить всю вину на советчика.
Да, это неправильно, по-детски, — но разве все взрослые люди всегда ведут себя по-взрослому?
Вместо того чтобы поддержать мою идею, доктор Дж., как обычно, просто повторила мои слова, чтобы тут же их препарировать и обнажить неприглядную правду, которая за ними скрывается.
— Вы сказали, его жена заслужила узнать правду про своего мужа. И, по вашим словам, вы намерены уберечь другую женщину от повторения ваших ошибок.
Она на секунду умолкла.