Женщина ночи. Разные лица любви
Шрифт:
Считалось большой удачей находить белые грибы, а их было особенно много. Довольные родители делились впечатлениями о том, как им в лесу одна за другой попадались желанные находки. Восторг этого дня поселил в сознании представление о радости земных даров и головокружительных возможностей.
Но мечты не сбывались, и радость сменялась болью от напрасных усилий. Лишь с высоты сегодняшнего состояния духа она могла разглядеть преимущество полученного опыта. Её захлестнула благодарность за всё, чему научили жизненные промахи. Признательность пришла через обиды, несогласие и непонимание, которые постепенно смывало время.
В памяти продолжали всплывать обрывки воспоминаний. Школьная жизнь оставила отпечаток принужденности. Откинув нетерпимость, нужно было сидеть за книгами, обучавшими теоремам в физико-математическом мире, который ей никогда не подчинялся.
Любовь к поэзии затмевала другие предметы, подавляла непоседливость, увлекала в волшебное пространство. В этом мире душа раскрывалась, подобно бутону цветка. Только было необходимо сохранить вид корпящей над домашним заданием ученицы, чтобы не огорчать маму.
Настя боготворила её. Как бы ни было трудно в жизни, перед тем как переступить порог родительского дома, она стряхивала с себя все печали, чтобы оградить родного человека от волнений. Она твёрдо знала: мама заслужила видеть её счастливой.
Отец умер, когда Насте было пять лет, и редкие воспоминания возвращали его образ. Мама не хотела говорить о нём плохо, но и хорошие слова находились у неё с трудом. Она лишь всегда повторяла, как сильно он любил свою дочку Настю. Хотя из её ранних рассказов отчетливо помнилось, что отец был настолько сильно занят на работе и примерно такое же количество времени проводил в местном баре, что мама уже начинала забывать о том, что она замужем.
Вся Настина любовь была адресована любимой маме, заронившей в душу дочерей семена любви, которым удалось прорасти, не глядя на засуху и шторма.
Маме самой пришлось вести большое хозяйство, присматривать за своими пожилыми родителями. В доме царила атмосфера спокойствия и любви. Никто не разговаривал на повышенных тонах и не сказал друг другу обидного слова. Это стало причиной, обрисовывающей её характер, внесло весомый вклад в душу и сознание.
Из родительского дома Настя вынесла бережное и уважительное отношение к людям. И всю жизнь трепетно берегла в сердце это начало дорог. Поэтому заметно терялась, когда люди неразумно ссорились. Старалась быть осмотрительной, чтобы никого не обидеть. Пришла к выводу, что любую проблему можно решить в обсуждении, приводя трезвые доводы, не впадая в гнев и не прибегая к жестокости.
Жизненным кредо её стали слова молитвы, придуманные ею самой: «Господи, помоги мне правильно обо всём судить». В кругу подруг Настя прослыла девушкой мудрой, за что её и наградили кличкой Дипломатка. «Это же наша Дипломатка – примирительница всех споров и миротворец. Приходите к ней улаживать свои недоразумения», – шутили девчонки.
Очередной телефонный звонок прервал воспоминания. Звонил Поль. Француз по происхождению. Выгодный клиент, с которым сложились дружеские отношения.
По сравнению с другими представителями этой национальности Поль никогда не скупился на чаевые. Неизменно добавлял их к установленной сумме со словами: «Назначая цену, ты и сама не догадываешься о своей истинной ценности». Подобное лестное мнение вызывало симпатию.
Литературная
То, что она запросто с ним не соглашалась, разжигало интерес. Особенно после того, как он потратил уйму времени на исторические исследования. Хотя Настя вовсе не претендовала на то, чтобы оспаривать и опровергать исторические факты, многого она даже не знала. Просто откровенно делилась своими представлениями, анализировала пройденный жизненный путь.
Однажды к бурной полемике подтолкнула такая фраза: «Люди оставляют снаружи свои обиды, печали, раздражение и злость, прежде чем пересечь порог храма».
– Это похвально, – отметила Настя. – А как при выходе? Не накидывают ли они обратно свои пороки, как шаль, на плечи? Ведь человеческие изъяны исчезают неохотно, дожидаются своих хозяев. Им комфортно в этих гостеприимных душах, и так просто отпускать своих владельцев несовершенства вряд ли захотят.
Как известно: «Верующих узнают по делам, а не по словам, и не всяк праведник, кто в церковь ходит».
Вспомнилась деревенская соседка. Она громче всех молилась в храме, желая казаться праведнее других или в надежде заключить сделку с Господом. Только за пределами святилища её внешняя набожность не имела ничего общего с намереньями истинной христианской любви. Ей было не под силу преодолеть зависть, которую вызывало малейшее везение односельчан. Можно только догадываться, какой ад царил в её доме. Муж не выдержал и покончил собой. Дети чётко осознавали по чьей вине. А она по-прежнему громче всех молилась в храме, сделав молитву упражнением в декламации.
Чем же дышала и питалась её вера? Где намерение облагородить мысли, а тем самым и свое сердце?
Когда у мамы появился заботливый мужчина и взял на себя ведение хозяйства, для соседки наступили чёрные дни. Смириться с этим она не могла. Погружаясь в клевету и сплетни, старалась посеять сомнения в его порядочности и порицала маму за то, что та не сохранила верность первому мужу. Возмущённой душе нелегко сыскать благодать. Женщина всё так же громче всех возносила молитвы…
Поль любезно поинтересовался, нет ли у неё желания отобедать в его обществе, и получил утвердительный ответ. Вверяя свободное время в его распоряжение, Настя надеялась на то, что эта встреча немного развеет внезапную ностальгию.
Поль отдавал предпочтение маленьким, уютным ресторанам. Договорились встретиться в кафе на улице, прилегающей к Edgware Road.
Насте нравилась ливанская кухня. Приятная, дружеская атмосфера восточных ресторанов обеспечивала вкусный обед и хорошее расположение духа.
Поль был среднего роста, полноват, с одутловатым лицом, в роговых очках, давно вышедших из моды. Одежда казалась с ним не в ладу и выглядела как будто с чужого плеча. Брюки на несколько размеров больше, опоясанные ремнём и с заправленной в них футболкой, которая странно топорщилась в некоторых местах. Складывалось впечатление, что он был из тех людей, кто считал неприличным слишком много заниматься собственным туалетом.