Женщина со шрамом

Джеймс Филлис Дороти

— Чего же вы боитесь?

— Не в том дело, — смутившись, произнес Дин. — Просто мне это не по душе.

— А вы знали, что мистер Чандлер-Пауэлл обычно запирает дверь на засов в одиннадцать часов? — спокойно спросил Дэлглиш.

— Да, сэр, я знал про это. Все здесь про это знают. Но иногда — немного позже, если он выходит на прогулку в сад. Я подумал, если я засов задвину, а он вдруг там, в саду, он в дом попасть не сможет.

— Гуляет в саду после полуночи? В декабре? — вмешалась сестра Холланд. — Разве такое возможно, Дин?

Дин посмотрел не на нее, а на Дэлглиша и ответил, пытаясь оправдаться:

— Это же не входит в мои обязанности, сэр,

засов задвигать. Тем более дверь была заперта. Никто не смог бы войти в дом без ключа.

Дэлглиш обратился к Чандлеру-Пауэллу:

— Вы уверены, что задвинули засов в одиннадцать?

— Я запер дверь на засов в одиннадцать, как обычно, и нашел ее запертой на засов сегодня утром, в шесть тридцать.

— Может быть, кто-нибудь из присутствующих здесь отодвигал засов по какой-то надобности? Все вы, несомненно, понимаете, как это важно. Нам необходимо выяснить это сейчас.

Никто не сказал ни слова. Молчание длилось и длилось. Дэлглиш спросил:

— Кто-нибудь еще заметил, что после одиннадцати дверь не была заперта на засов?

И снова — молчание, на этот раз все же нарушенное глухим ропотом отрицаний. Бентон увидел, что они избегают встречаться друг с другом глазами.

— Ну что ж, — сказал Дэлглиш. — Тогда на данный момент достаточно. Благодарю всех за сотрудничество. Я хотел бы поговорить с каждым из вас отдельно — либо здесь же, либо в Старом полицейском коттедже.

Дэлглиш поднялся с места, и все остальные в этой комнате стали молча вставать со своих мест один за другим. Никто так и не заговорил. Они шли через холл, когда с ними поравнялся Чандлер-Пауэлл. Обратившись к Дэлглишу, он произнес:

— Я хотел бы коротенько поговорить с вами, если у вас найдется время.

Дэлглиш и Кейт прошли следом за ним в офис, и дверь за ними закрылась. Бентон не почувствовал ни малейшей обиды из-за того, что его деликатно, дав это понять без единого слова, отстранили от участия в разговоре. Он знал, что бывают моменты, когда двое полицейских способны получить от человека информацию, а трое могут помешать ему ее дать.

Чандлер-Пауэлл не стал терять времени. Они втроем даже сесть не успели, как он сказал:

— Есть кое-что, о чем я должен вам сообщить. Вы, несомненно, заметили неловкость Кимберли, когда ей задали вопрос, почему она не разбудила Флавию Холланд. Я думаю, что, вполне возможно, она пыталась это сделать. Дверь в номер сестры не была заперта, и если Кимберли или Дин ее приоткрыли, они могли слышать голоса — мой и Флавии. В полночь я был у нее. Думаю, у Бостоков не хватило решимости сказать об этом, особенно в присутствии остальных.

— Но разве вы не услышали бы, как приоткрылась дверь? — спросила Кейт.

Джордж спокойно взглянул на нее:

— Не обязательно. Мы были заняты беседой.

— Я надеюсь позже получить подтверждение этому у Бостоков, — сказал Дэлглиш. — Как долго вы были вместе?

— После того как я покончил с подключением сигнализации и запер садовую дверь на засов, я зашел к Флавии, в ее гостиную. Я пробыл там примерно до часу ночи. Нам необходимо было кое-что обсудить — как профессиональные вопросы, так и личные. Ни один из этих вопросов не имеет никакого отношения к смерти Роды Грэдвин. В течение этого времени ни я, ни она не слышали и не видели ничего необычного.

— И лифта вы не слышали?

— Мы его не слышали. Но я бы и не ожидал его услышать. Как вы могли видеть, он находится у лестницы, напротив гостиной сестры Холланд, но это современный лифт, новый и сравнительно бесшумный. Сестра Холланд, конечно, подтвердит мой рассказ,

и у меня нет сомнений, что Кимберли, если ее станет опрашивать человек, обладающий опытом получения информации от существ легкоранимых, признается, что слышала наши голоса, когда узнает, что я с вами разговаривал. И не считайте моим особым достоинством то, что я сообщил вам об этом, и что, как я надеюсь, останется конфиденциальной информацией. Надо быть предельно наивным, чтобы не понимать, что — если Рода Грэдвин погибла примерно в полночь — мы с Флавией предоставляем друг другу алиби. И я вполне могу быть с вами откровенным. Я вовсе не хочу, чтобы ко мне относились иначе, чем ко всем остальным, однако врачи не слишком часто убивают своих пациентов, и если бы я задумал уничтожить эту клинику и собственную репутацию, я сделал бы это до, а не после операции. Терпеть не могу делать работу зря.

Видя, как лицо Чандлера-Пауэлла вдруг исказилось гневом и отвращением, совершенно его преобразившими, Дэлглиш поверил, что, во всяком случае, эти последние слова вполне могли оказаться правдой.

11

Дэлглиш вышел в сад один — позвонить матери Роды Грэдвин. Этот звонок его пугал. Выражать соболезнования лично, как это сделала женщина-полицейский из местного управления, уже достаточно тяжело. Эта неприятная обязанность нежеланна для любого полицейского. И ему самому не однажды приходилось ее выполнять, стоять в нерешительности, прежде чем поднять руку, чтобы позвонить или постучать в дверь, неизменно тотчас же открывавшуюся, где его встречали глаза — озадаченные, умоляющие, полные надежды или отчаяния, ожидающие новостей, которые неминуемо изменят жизнь. Он знал, что некоторые его коллеги на его месте оставили бы выполнение тяжелой обязанности Кейт. Выражать сочувствие потрясенной горем матери или отцу по телефону всегда казалось ему бестактностью, однако он считал, что ближайшие родственники должны знать офицера полиции, руководящего расследованием, и их следует держать в курсе того, как это расследование продвигается — насколько это допускает практика оперативных действий.

Ответил ему мужской голос. Он звучал не только растерянно, но и испуганно, будто телефон — это некий технически усовершенствованный инструмент, от которого не приходится ждать никаких добрых вестей. Не назвав себя, он сказал с явным облегчением:

— Вы говорите — полиция? Пожалуйста, не вешайте трубку. Я позову жену.

Дэлглиш снова представился и выразил свое сочувствие так мягко, как только мог, зная, что ей уже сообщили новость, которую никакая мягкость тона не могла смягчить. Поначалу его слова были встречены молчанием. Потом голосом, совершенно равнодушным, словно он только что передал ей нежелательное приглашение на чай, она произнесла:

— Это любезно с вашей стороны, что вы звоните, но мы уже знаем. Молодая женщина из здешней полиции приходила и сообщила нам. Она сказала, ей кто-то из дорсетской полиции позвонил. Она ушла от нас в десять часов. Была очень добра. Мы с ней выпили по чашечке чаю, но она не очень много мне рассказала. Только что Роду обнаружили мертвой и что смерть была не от естественных причин. До сих пор не могу в это поверить. Я что хочу сказать — кому это понадобилось навредить Роде? Я спрашивала, как такое случилось и знает ли полиция, кто виноват? Но она сказала, что не может отвечать на такие вопросы, потому что это дело расследует другое подразделение и что вы со мной свяжетесь. Она пришла только затем, чтоб сообщить эту новость. Все равно это было любезно с ее стороны.