Женщина в белом(изд.1991)
Шрифт:
— Очень жаль, — сказал мистер Уансборо, — что старый джентльмен не может услышать, что его драгоценная копия кому-то наконец понадобилась. Он бы с еще большим рвением предался своему любимому занятию. Каким образом вы узнали об этой копии? От кого-нибудь из местных жителей?
Я уклонялся от ответов как мог. Теперь, как никогда, необходимо было соблюдать осторожность. Лучше было не говорить мистеру Уансборо о том, что я уже просматривал подлинную книгу. Поэтому я сказал мистеру Уансборо, что занят одним семейным делом, требующим спешки. Мне необходимо сегодня же отослать некоторые справки в Лондон, и просмотр дубликата (за известную плату, конечно) даст мне возможность не ходить в Старый Уэлмингам.
После этого объяснения никаких возражений против предоставления мне книги не последовало. Послали клерка принести книгу из сейфа. Через некоторое время он вернулся. Копия была совершенно такого же размера, как и подлинник, разница была только в том, что дубликат был в более нарядном переплете. Я сел за свободный письменный стол. Руки мои дрожали, голова горела — я чувствовал необходимость не выдавать своего волнения перед окружающими. Я открыл метрическую книгу.
На заглавной странице были строки, написанные выцветшими чернилами. Они гласили:
«Копия метрической книги приходской церкви в Уэлмингаме, выполненная по моему распоряжению и сверенная — запись за записью — с подлинником лично мною. Подпись: Роберт Уансборо, секретарь прихода». Под его подписью уже другим почерком было написано: «Продолжительностью с 1 января 1800 года до 13 июня 1815 года».
Я начал просматривать сентябрь 1803 года. Я нашел брачную запись человека, которого звали Уолтером, как меня. Я нашел запись о браках двух братьев. Между этими двумя записями, в самом низу страницы…
Ничего! Ни малейшего следа, ни намека на запись брака сэра Феликса Глайда и Сесилии Джейн Элстер в дубликате метрической книги не было!
Сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди, я чуть не задохнулся от волнения. Я опять взглянул — я боялся поверить собственным глазам. Нет! Сомнений не было. Регистрации брака в книге не было. Копии записей были расположены в том же самом порядке, на тех же самых местах, что и в подлинной метрической книге. Последняя запись на одной из страниц относилась к человеку, которого, как и меня, звали Уолтером. Под нею внизу было пустое, незаполненное пространство, очевидно слишком тесное и узкое, чтобы втиснуть в него запись о браке двух братьев, которая и в копии, как и в подлиннике занимала верх следующей страницы. Этот незаполненный промежуток объяснял мне все! И в подлиннике место это пустовало с 1803 года до 1827 года, пока сэр Персиваль не появился в Старом Уэлмингаме. Именно здесь, в Нолсбери, можно было обнаружить подлог, проверив копию метрической книги, — сам подлог был совершен в Старом Уэлмингаме, в подлиннике.
Голова моя пошла кругом, мне пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Из всех подозрений, которые вызывал у меня этот отчаянный человек, ни одно не было правильным. Мысль, что он не был, вовсе не был сэром Персивалем Глайдом, что он имел столь же мало прав на свое имя, титул и поместье, как и беднейший из его рабочих, ни разу не пришла мне в голову. Сначала я предполагал, что, возможно, он отец Анны Катерик, затем думал, что, может быть, он был ее мужем, но истинное преступление этого человека лежало за пределами моей фантазии.
Низость этого подлога, размеры и дерзость этого преступления, ужасные последствия для самого преступника в случае, если бы подлог был обнаружен, — все вместе ошеломило меня. Понятны были теперь неустанная, беспрерывная тревога и беспокойство этого презренного негодяя, отчаянные вспышки безрассудного буйства, чередовавшегося с жалким малодушием, безумная подозрительность, из-за которой он упрятал Анну Катерик в сумасшедший дом и совершил страшное злодеяние против своей жены всего только на основании пустого, померещившегося ему предположения, что она, как Анна Катерик, тоже знает его тайну! Раскрытие этой тайны грозило ему в прежние времена смертной казнью через повешение, а теперь — пожизненной каторгой. Разоблачение этой тайны даже в том случае, если бы те, кто пострадали из-за его подлога, пощадили бы его и не отдали под суд, одним ударом лишало его имени, титула, поместья, общественного положения, — словом, всего того, чем он завладел обманным путем. Вот в чем заключалась его тайна, и она теперь была в моих руках! Стоило мне сказать одно слово — и он навсегда лишился бы своих земель, состояния, звания баронета. Одно мое слово — и он был бы выброшен из жизни, без поддержки, отверженный, никому не нужный. Все будущее этого человека висело на волоске, зависело от меня — и он знал это сейчас так же хорошо, как я.
Эта мысль отрезвила меня. Интересы, более дорогие мне, чем мои собственные, зависели от осторожности, которая должна была теперь руководить малейшими моими поступками. От сэра Персиваля можно было всего ожидать. Не было вероломства, на которое не отважился бы теперь этот доведенный до крайности отъявленный негодяй.
В той крайней, безвыходной опасности, в которой он очутился, он пойдет на все, решится на любое преступление — буквально ни перед чем не остановится, чтобы спасти себя.
На минуту я задумался. Необходимо было закрепить свидетельство, только что мною открытое, записать его на случай, если б со мной случилось какое-то несчастье. Надо было обеспечить сохранность этого свидетельства от сэра Персиваля и поставить вне пределов его досягаемости. Можно было не беспокоиться за копию метрической книги, надежно спрятанную в сейфе мистера Уансборо. Но подлинник в ризнице, как я убедился в этом своими глазами, был далеко не в таком положении.
Ввиду всего этого я решил немедленно вернуться в старую церковь, снова обратиться к помощи причетника и сделать нужную мне выписку из метрической книги прежде, чем я вернусь в отель. Я тогда еще не знал, что нужна нотариально заверенная копия и что моя собственная выписка не может представлять документального доказательства. Я не знал этого и ни к кому не мог обратиться за нужными по этому вопросу разъяснениями, так как хотел сохранить свои намерения в тайне.
Моим единственным желанием было как можно скорее вернуться в Старый Уэлмингам. Мистеру Уансборо я объяснил как сумел свое несколько странное поведение, которое, по-видимому, бросилось ему в глаза; положил гонорар на его стол; условился, что через день-два напишу ему, и покинул его контору с пылающей головой, с бьющимся сердцем, весь в лихорадочном жару.
Смеркалось. Меня осенила мысль, что мои преследователи, возможно, снова пойдут за мной и, по всей вероятности, на этот раз нападут на меня по дороге.
Палка, которая была со мной, была легкой и не годилась для самозащиты. Прежде чем выйти за пределы Нолсбери, я зашел в лавку и купил крепкую деревенскую дубинку, короткую и тяжелую. С этим незатейливым оружием я мог дать отпор любому противнику. Если бы на меня напали двое, я мог удрать. В школьные дни я был хорошим бегуном, а в Центральной Америке во время экспедиции у меня была неплохая практика.
Я вышел из городка быстрым шагом, держась посередине дороги.
Моросил мелкий дождь, и сначала трудно было сказать, шел ли кто за мной или нет. Но, пройдя полдороги, милях в двух от церкви, я увидел сквозь сетку дождя бегущего ко мне человека и услышал, как где-то неподалеку захлопнулась калитка. Я спешил вперед с дубинкой наготове, напряженно вслушиваясь и вглядываясь в темноту. Не сделал я и сотни шагов, как за придорожной изгородью послышался шорох, и три человека выскочили на дорогу.