Женщина в гриме

Саган Франсуаза

– Чертова женщина, не так ли? – заметил капитан, вернувшись к дверям и поджидая Кройце. – Чертова баба, как сказали бы вы, маэстро.

Однако маэстро по-прежнему ни на что не реагировал, так что капитан своей походкой вразвалочку присоединился к пассажирам.

– Он вовсе не потешный, этот тевтон, и юмора ему не хватает, – поведал капитан Чарли Болленже как специалисту.

– Вот если бы его положили на обе лопатки, наш круиз был бы потешным, – заявил Симон Бежар Эрику и Клариссе Летюийе. – Зато какое прекрасное начало!.. А что касается музыки, то хотелось бы поглядеть на веселенькую свару во время «плавучего концерта», как у них это называется. Там будет множество веселеньких фальшивых нот…

«Он любит глупую игру слов и при этом хохочет до слез и сам собою доволен», – подумала Ольга, взглянув

на него с ненавистью. Как она могла до такой степени сойти с ума, чтобы приехать сюда, в шикарное, элегантное общество, где властвует хороший тон, – с ним? Как она могла подставить себя под все эти насмешки, под эти постоянные публичные унижения, порожденные вульгарностью и скотским юмором этого невежды?.. Чтобы все это, в частности, происходило в присутствии Эрика Летюийе, человека безупречного, породистого с головы до ног… аристократа духа… революционера, которому следовало бы быть маркизом… Она была без ума от этого типа людей, а особенно от этого конкретного человека с великолепным профилем викинга… Нет, не викинга, это отдает каким-то клише. Она им расскажет: «У него великолепный профиль арийца». Вот именно! «Им» означало самым благодарным своим слушательницам, двум подружкам-одноклассницам, прирученным еще с третьего класса и с тех пор истово преданным культу Ольги, и вот для них Ольга Ламуру, где бы она ни находилась, готовила в уме трогательный ежедневный отчет. Ей уже слышалось… Она на секунду закрыла глаза, чтобы абстрагироваться от фактора отвлекающего, фактора всепоглощающего (уже!) – от присутствия Эрика Летюийе. «Видишь ли, Фернанда, ты же меня хорошо знаешь… Знаешь, что под внешней бравадой зачастую скрывается женщина, с которой заживо сдирают кожу… И вот когда мне встречается, когда мне попадается человек, настроенный на ту же волну, что и я, человек, чувствительный к тем же вещам, что и я, я оживаю… Так вот, именно там я и ожила, в салоне, роскошном при всей своей строгости, при всем своем морском декоре, мужественном и одновременно хорошего вкуса. Так вот, когда я вдруг услышала, как Симон выдает свою херню… (нет-нет! правильнее будет: „Как Симон отпускает вульгарные шуточки“) в присутствии этого арийца с профилем викинга… Нет, этого великолепного мужчины с профилем арийца… И когда я увидела, как он слегка… слегка нахмурил брови, а затем отвел взгляд, чтобы я не заметила его инстинктивного отвращения… И когда я чуть позднее увидела, как он обратил на меня взор своих бирюзовых глаз… (надо уточнить по словарю, какой именно цвет называется „бирюзовым“); когда я увидела, как он обратил на меня взор своих сине-зеленых глаз, нет… глаз цвета морской воды… Так вот, Мишлина!… (Нет, я рассказываю все это Фернанде.) Так вот, Фернанда!.. Знаешь, что я тебе скажу: мне стало стыдно… Стыдно за своего спутника! А для женщины это страшное дело… Ты же все это знаешь, ты так тонко чувствуешь подобные вещи… (В такого рода отчетах машинально вставляются комплименты, подстегивающие внимание, однако все это не так уж срочно. Бедняжка Фернанда находится в Тарбе, у своей свекрови, вместе с ребятами.) Ладно, ты же все это знаешь… Я устыдилась собственного стыда… Ты же знаешь, мне всегда хочется держать Симона на расстоянии вытянутой руки, сделать вид, будто не замечаю пропасти между нами, и т. д., и т. п.», – поспешила она закончить свой мысленный отчет, поскольку заговорил ариец. «И голос из бронзы, и голос из меди, и тембр его жаркий…» (цитату она выверит позднее) стали слышны всем присутствующим.

– Что касается меня лично, – проговорил Эрик Летюийе, – то вынужден признаться, что подобного рода сцены меня коробят. Во всех этих выкриках есть что-то от эксгибиционизма, а это приводит меня в оцепенение… Разве не так? Вы другого мнения? Вы этого не находите, Кларисса?

– Я нахожу это довольно забавным, – заявила Кларисса. – И даже очень забавным.

И она улыбнулась в пустоту, на миг очеловечив свою маску, что явно вызвало раздражение у Эрика.

– Кларисса, – заявил он, – читает в журналах только разделы сплетен: чужая частная жизнь ее всегда занимает… Боюсь, что частенько даже больше, чем ее собственная, – добавил он, понизив голос, но достаточно отчетливо, как произносят на сцене «реплики в сторону».

Кларисса и глазом не моргнула, зато Симон был в шоке.

– Кстати, насчет эксгибиционизма, – проговорил он, – вы знаете, вы тоже…

– Что именно я знаю?

Голос Эрика Летюийе стал резким, а взгляд холодным, и Симон Бежар отступил на шаг.

«Не имеет смысла вступать в схватку с этим великим неуживчивым протестантом, который так гнусно ведет себя с женой… Прежде всего, это его не касается. Да и вообще, Ольга уже стала строить ему глазки!..» И Симон умолк. Но тем не менее отметил про себя, что нынешний рейс явно будет гораздо веселее, чем он предполагал. Тут появилась супруга сахарозаводчика и на всех парусах направилась к ним, а глаза у нее сверкали больше, чем обычно. «А вот явилась одна из тех, кому подобные драмы явно по душе», – подумал Симон, в очередной раз углубившись в психологические изыскания.

– Ах, дети мои! – воскликнула она, открыто подавая Клариссе Летюийе спасительную порцию виски, которую та тут же схватила твердой рукой под ледяным взглядом Эрика. – Какой обед! Ах, дети мои, какое представление!.. Я просто не знала, куда деваться… А наша Дориаччи приложила-таки эту деревенщину! Я нахожу, что наша Дива просто великолепна… Она потрясла меня до глубины души. Признаюсь, она меня провела. Меня провели! А вас?

– Да не совсем… – Эрик попытался заговорить с иронией, но Эдма тотчас же его перебила:

– Ну, меня это ничуть не удивляет: чтобы провести вас, месье Летюийе, нужны, как мне представляется, Троцкий и Сталин. По меньшей мере!.. Ну а как вы, месье Бежар? Или вы, мадемуазель… м-мм… Ламурё? Или вы, дорогая Кларисса?.. Только не рассказывайте мне, будто вам было скучно!

– Моя фамилия кончается на «ру». Ламуру, – уточнила Ольга с холодной улыбкой, поскольку Эдма искажала ее фамилию уже в третий раз.

– Но я же так и сказала: «Ламуру», разве нет? – улыбнулась Эдма. – Во всяком случае, простите. Ольга Ламуру, вот именно… Как же я могла ошибиться? Тем более, я вас видела в… Ах! Да как же называется этот очаровательный фильм, который шел в Париже в Латинском квартале… а потом неподалеку… с этим актером, немножко интеллектуалом, но фильм, действительно, такой чудесный… Жорж, как его там… Да помогите же мне! – обратилась она к Симону, который, будучи ошеломлен подобной дерзостью, уставился на нее разинув рот, а придя в себя, разразился речью:

– Вы, должно быть, имеете в виду «Черную ночь белого человека», фильм Максима Дюкере. Очень, очень хороший фильм, очень интересный… Немного странный, немного грустный, но очень интересный… Да, да, да, – настоятельно повторял он, словно желая убедить самого себя (и при этом бросив робкий взгляд на Ольгу, вид у которой был совершенно отсутствующим). – Я полагаю, что это именно он… да… вот так… да-да…

– Вот-вот! – удовлетворенно воскликнула Эдма: – «Белая ночь чего-то там». Фильм очень, очень хороший. Как я понимаю, именно в нем мадемуазель Ламурё, Ольга, сделала карьеру…

– Ольга Ламуру, Ламуру, мадам!

Это на выручку пришел Эрик, и Эдма бросила на него мечтательный и в то же время обидный взгляд.

– Как любезно с вашей стороны прийти мне на помощь. Вот послушайте: Ламуру, Ламуру, Ламуру, Ламуру. Хочу потренироваться, даю вам слово, – серьезным тоном обратилась она к Ольге, яростно закусившей губу. – Надеюсь, что не буду выглядеть, как наша Дива со своими Брадоками, Дюкроками, Капоками, точно она так и не решила, как следует именовать нашего дурачка, нашего отважного капитана… Да где же Чарли? Вот кто у нас дипломат… У него сейчас, должно быть, голова кругом идет! Во всяком случае, ясно одно: завтра утром следует поменять места за этим столом. Нужно было, обязательно нужно, при всех обстоятельствах разделить пары, неважно, музыкальные они или нет.

– Так вы бы согласились разделиться с месье Боте-Лебрешем? – прошипела Ольга, глядя в сторону.

– Но я это уже делала! – Вид у Эдмы был ангельский. – Я делала это неоднократно, но ненадолго. Обладая таким состоянием, Арман представляет собой лакомый кусочек для интриганок. Мне это слишком хорошо известно.

И она рысцой устремилась к другой группе, возможно, к еще одной жертве. На миг воцарилась тишина.

– Ну и негодяйка! – только и смогла произнести Ольга Ламуру, которая разом побледнела и лишилась голоса.

– Эта несчастная женщина является типичным представителем своей среды, – проговорил Эрик скучающим тоном.

И он положил руку на плечо Ольге в знак понимания и сочувствия, а та от избытка эмоций захлопала ресницами. Симон молчал, когда он случайно перехватил взгляд «клоунессы», то изумился, увидев, что глаза у этой ходячей смерти на самом деле расширены от еле сдерживаемого смеха!

Жюльен Пейра опирался о стойку бара в компании Андреа, и оба хохотали до упаду, вспоминая в подробностях происшедшую перепалку. Они были похожи на секретничающих школьников-зубоскалов и осознавали это, отчего им становилось еще веселее. Чарли наблюдал за ними ревниво-укоризненным взглядом.