Женщина в лунном свете
Шрифт:
– Лида! – Он бросился к ней, едва не упал, остановился у края скамейки, пораженный, счастливый до глубины души.
– Тихо! – Она приложила палец к губам.
– Это ты? Где ты была? Я искал тебя! Мне сказали, тебя здесь нет. Мне сказали… сказали ты умерла… давно… Лида, милая! Я ничего не понимаю… – Иван сел на корточки перед ней. Он целовал ее туфли, прижимался щекой к колючей шерсти пальто.
– Тихо, – повторила она еще раз и провела ладонью по его волосам. – Сядь. Садись.
Иван послушно сел рядом, пожирая ее глазами.
– Объясни
– Это трудно понять, – тихо сказала Лидия.
– Объясни, я пойму, – проговорил он.
– Тебе сказали правду, – все таким же едва слышным, шелестящим голосом произнесла она.
– Какую правду? Кто сказал?
– Санитарка. Тетя Даша.
– Санитарка? С картами которая?
Лидия кивнула.
– Она сказала, что ты умерла три года назад, а до этого лежала в кардиологии!
Лидия смотрела на него и молчала. Он тоже молчал.
– Ты что… ты хочешь сказать, что…
Он протянул руку и дотронулся до ее плеча. Ощутил под пальцами живую плоть и улыбнулся.
– Но ты же не призрак? Это бред. Я могу дотронуться до тебя. Я тебя вижу.
– Теперь это можно сделать только ночью. И только при полной луне.
Он смотрел на нее, округлив глаза.
– Почему?
– Послушай, я умерла три года назад. Я призрак, привидение. Меня нет. Ты утром проснешься – и меня не будет. Мы можем видеться только раз в месяц по ночам.
– Раз в месяц? – Иван с трудом дышал. – Разве бывают привидения?
– Как видишь. – Лидия слабо улыбнулась.
– Плевать, – произнес он и тоже улыбнулся. – Хоть ты призрак, хоть кто. Мне все равно. Я… я люблю тебя. Лида, я тебя люблю, ты все, что есть у меня в жизни.
– Какой же ты глупый, Ваня, – она пристально заглянула ему в глаза, – как можно любить того, кого нет?
– Но ты же есть! Ты говоришь со мной!
Иван чувствовал, что замерзает. Его бил озноб. Пальцы оледенели. Но он продолжал сидеть и словно зачарованный смотрел на Лидию. Она что-то шептала, он почти не разбирал слов. Его охватила эйфория. Пусть они там все хоть лопнут, он ее нашел! Вот она, рядом. Он никуда ее не отпустит, досидит с ней до рассвета, дождется, пока луна исчезнет. И они будут вместе. Всегда, всегда…
– Всегда, – пробормотал Иван и облизал пересохшие губы. У него зуб на зуб не попадал.
– Ты бредишь, – испуганно проговорила Лидия. – Ты… – Она приложила руку ему ко лбу. – О господи, ты как кипяток. Зачем… – она не договорила и с тоской оглянулась по сторонам.
– Лидия… – продолжал бессвязно бормотать Иван.
Ему показалось, что ночь кончается, он схватился за ее руку, тоже ледяную.
– Я не пущу тебя… не отдам… не…
Порыв ледяного ветра заткнул ему рот. В груди возник ком и начал разрастаться, не давая сделать даже малейший вздох. Иван больше не видел Лидию, он ничего не видел. Все утонуло в белом тумане. Он почувствовал, что его тело стало невесомым, отделилось от земли и точно плывет по воздуху. А дальше
12
Снова над ним был белый потолок. Но было тихо, ни звука. Только что-то тикало мерно и навязчиво. Иван хотел окликнуть Лидию, но изо рта вырвалось лишь хриплое мычание. Дышать было тяжело и больно.
– Молчите. Вам нельзя говорить, – над ним склонилось женское лицо в маске.
Иван все же вздохнул с трудом и услышал явственный свист. Тиканье продолжалось, и он понял, что тикает у него в голове. Женщина обтерла его лоб марлей и поднесла к пересохшим губам ложечку с водой.
– Пейте. – Он послушно глотнул и тут же зашелся хриплым неудержимым кашлем. – Пневмония у вас, двухсторонняя, крупозная, – с жалостью сказала женщина, – трое суток были без сознания. В рубашке, видно, родились. Санитар вас во дворе нашел, ночью на скамейке, раздетого, полумертвого. Еще пятнадцать минут – и не вытащили бы.
Иван молча слушал, как свистят его легкие. Ему отчаянно хотелось спросить про Лидию, но страшная слабость парализовала все его существо. Он прикрыл глаза.
– Спите, – сказала врач. – Постепенно оклемаетесь. Организм у вас крепкий, несмотря на возраст. Выкарабкаетесь.
Она что-то еще говорила, но Иван уже не слышал этого, погрузившись в спасительный сон.
Он пробыл в реанимации неделю. Постепенно уколы и капельницы сделали свое дело – температура, долго державшаяся на максимальной отметке, поползла вниз, свист в груди прекратился, кашель сделался влажным, и стало возможно без боли делать вдох и выдох.
Каждый день к нему приходила Маша, молча сидела рядом, смотрела грустными глазами. Пару раз приехал Борька, неловко топтался рядом с высокой реанимационной кроватью, вздыхал, теребил только-только отпущенную светлую бородку. Заходил и Трефилов. Он выглядел подавленным и виноватым.
– Ну как же так, Иван Павлович? Недооценили мы ваше состояние, надо было смотреть за вами лучше. Не засни Оксана, вы бы не выскочили на улицу в холод в одной рубашке.
Его тон был настолько искренним и ласковым, что Иван растрогался почти до слез. Вот ведь какой человек, добрая душа. Слова худого не скажет, несмотря на то что Иван его под монастырь подвел своей ночной прогулкой: случись что нехорошее, врачу пришлось бы отвечать. Да и жалко трудов, потраченных на его лечение от язвы.
Иван невольно пожалел, что его сын не Антон Александрович, а Борька, равнодушный и слушающий лишь свою Зойку.
Трефилов еще немного посидел, рассказал пару смешных анекдотов, оставил у Ивана на тумбочке два румяных яблока и ушел.
Иван всех слушал, всем кивал, послушно подставлял руки под капельницы, а зад под уколы. Но в голове его зрели неведомые никому планы. Он думал, как ему отыскать Лидию. Видимо, она действительно призрак, но что это меняет? Они нужны друг другу; если она может приходить к нему в этот мир – значит, они могут встречаться.