Женщины его жизни
Шрифт:
Под проливным дождем Аннализа натянула поводья и пришпорила чистокровную кобылу, посылая ее с места в карьер с единственной целью бежать подальше от себя самой, от Кало, от отчаяния. Молния ударила в эвкалипт, расколов его надвое, Жозетт взвилась на дыбы, и Аннализе не удалось с ней справиться. Ее сбросило наземь, обезумевшая лошадь умчалась, оставив хозяйку на грязной, размокшей земле у опушки леса.
Очнувшись, она обнаружила, что снова едет на лошади, только на сей раз не в седле, а на спине Морелло и в объятиях Кало. Голова
Морелло остановился под навесом, Кало соскользнул с крупа лошади, крепко держа на руках Аннализу. Она не знала, ни где находится, ни что будет делать, но женское чутье подсказывало ей, что пока лучше всего продолжать ломать комедию с обмороком.
Кало ударом ноги распахнул дверь и, двигаясь на ощупь, уложил ее на что-то мягкое и теплое, на поверку оказавшееся мехом. Потом она услышала, как он возится на другом конце комнаты, судя по звуку, с дровами, тихонько ворча себе под нос. В руках у него вспыхнул огонек, Кало поднес его к дровам, сложенным в очаге, они занялись, разгорелись, и через несколько минут большие потрескивающие языки пламени потянулись вверх, охватывая самые крупные поленья.
Огонь камина осветил внутреннее убранство довольно просторного и уютного деревянного домика с белыми стенами, крепким потолком из толстых балок и широкой лежанкой, покрытой овечьими шкурами, на которой сейчас лежала Аннализа. Тепло распространилось по комнате, даря ей ощущение блаженной истомы.
Он взял ее за руку, проверил пульс, внимательно осмотрел большую ссадину на лбу и, казалось, успокоился. Ему доводилось видеть, как люди приходят в себя и после более тяжких падений. Он убеждал себя, что она просто потеряла сознание, но, чтобы быть вполне уверенным, начал освобождать ее от промокшей насквозь одежды, действуя с поразительной для такого крупного мужчины ловкостью и деликатностью.
Кало ухаживал за этим великолепным и теперь уже совершенно нагим телом с профессиональным безразличием врача: тщательно и досуха вытер его нагретыми у очага полотенцами, бережно массируя, чтобы восстановить кровообращение. Потом укрыл сверху овечьими шкурами и, разложив ее мокрую одежду сушиться на лавке у камина, в котором уже вовсю пылали дрова, сам разделся, стоя у огня.
Впервые Аннализа видела его обнаженным, и вид этого сильного, мощного тела, с грудью и ногами, покрытыми порослью светлых шелковистых волос, золотившихся, как мед, в отсветах огня из камина, заставил ее вновь поверить в мечты, казалось бы, давно развеянные жестокой действительностью.
– Кало, – позвала она шепотом. Лицо ее пылало, кровь молоточками стучала в висках. Она приподнялась на лежанке, опираясь на локоть и простирая к нему другую руку. Все, чего она хотела, чего так давно ждала, было сейчас перед ней.
Он торопливо схватил полотенце и обернул его
– Как ты? – Он улыбнулся, как никогда не улыбался раньше: как отец, как брат, как нежный любовник.
– Хорошо, Кало. Но я не понимаю, где я и что мы здесь делаем, – сказала она, улыбаясь. В ее лжи была большая доля правды.
– Ты упала с лошади, – объяснил он, – но теперь уже все прошло.
– Где мы? – снова спросила Аннализа.
– У меня в сторожке. Час назад о ней никто, кроме меня, не знал.
– Жозетт? – продолжала она, чтобы ее обморок выглядел более правдоподобно. – Где Жозетт?
– Под навесом вместе с Морелло, – сообщил он с радостной улыбкой.
– Подходящая компания, – лукаво заметила она.
– Как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит? – Его большие голубые глаза светились счастьем.
– Никогда в жизни не чувствовала себя лучше. – Аннализа высвободила обнаженную руку из-под теплых шкур и ласково провела пальцами по его лицу. – А вот ты, по-моему, еще весь мокрый.
– Я сейчас оденусь, – сказал он, уходя от прямого ответа. – Надо выйти наружу, обтереть лошадей, а то они заболеют.
Он сделал движение, собираясь встать, но она с решительной нежностью удержала его.
– Они сильные, – принялась она упрашивать, – им хорошо вместе, и они могут подождать. А вот я не могу. Не могу больше ждать, – в ее голосе звучала мольба, которой он не в силах был противиться.
Она нежно привлекла его к себе, сняла полотенце, вытерла его лицо, волосы и плечи, потом принялась целовать его в губы, в грудь, спустилась к паху, ласково касаясь его тела мягкими губами. Она исходила любовной росой, а дождь за окнами хлестал не переставая. Загнанный в свою нору, теплую и наполненную запахами их тел, Кало больше не мог противиться чарам Аннализы, не мог прогнать ее и принял все, что она ему предлагала.
Она поднялась над ним и оседлала его, как всадница, вобрав в себя грандиозный пенис, радостно смеясь и плача от счастья, лаская его и шепча слова любви.
То, что она уже считала невозможным, вдруг стало реальным. Доселе неизведанное чувство блаженства овладело ею, в ее мозгу вспыхнули мириады искр. Разгоряченная, вся влажная, наконец-то счастливая, она открыла свой собственный рай.
Дождь кончился, на тайное убежище Кало опустилась ночь. Огонь в камине угасал, на ложе углей осталось одно, последнее полено.
– Я совершила страшную ошибку, – говорила Аннализа. – Вышла замуж за Филипа, хотя должна была принадлежать только тебе.
– Ты сделала свой выбор, – ответил он без упрека. Он крепко прижимал ее к себе, Аннализа лежала, опустив голову ему на грудь, впервые в жизни чувствуя себя счастливой, удовлетворенной, став наконец настоящей женщиной.
– Ошибку можно исправить, – возразила она.
– Ты совершила ошибку сегодня со мной, Аннализа, – его голос был печален и суров. – Мы с тобой никогда не сможем быть счастливы.