Женщины Никто
Шрифт:
«Что, опять со своей мартышкой в кино пойдешь?»
«Опять болтала с мартышкой по телефону три часа подряд, вместо того чтобы мужу ужин приготовить?»
«Твоя мартышка совсем обнаглела, носит мини‑юбку, с ее‑то кривыми ногами!»
Нана отвечала ему взаимностью — детская глупая влюбленность трансформировалась в снисходительное презрение. «Бесчувственный пень, — говорила она. — Не понимает, какая роскошная ему досталась баба. Только и может, что деньги заколачивать. А на простые, понятные чувства не способен, козел!»
— Не знаю, что делать, мне хочется умереть, — бубнила Вероника в телефонную трубку. —
— Хорошо, что ты об этом заговорила! Я давно хотела сама начать разговор, мне давно эти мысли не дают покоя! Все ждала подходящего момента. Я все придумала! — От экспрессивного возгласа Наны, казалось, нагрелась телефонная трубка. — Я знаю, что ты должна сделать.
— Повеситься? — усмехнулась Вероника, которой было не до шуток.
— Отставить переживания, — отчеканила она. — Ты ведь хочешь, чтобы все было как раньше? Ты вовсе не хочешь уходить, так?
— Ну допустим, — после недолгой паузы согласилась Вероника. — Только знаешь, Нанка, хорошо мне с ним было только в самом начале. Когда нам было по шестнадцать и мы целовались по подъездам, а потом я узнала, что беременна, и он долго кружил меня на руках.
Вспомнив об этом, она не смогла удержаться от улыбки. Странно, что она еще помнит. Это было так давно. В другой жизни. И будто бы с другими людьми.
— А потом начались трудности. Эта нищета, и Юрочка все время болел, а Влад пропадал на работе, и я была совсем одна. Но верила, что у нас все еще наладится. А потом узнала о его первом романе на стороне. То есть, может быть, роман тот был вовсе не первым.
— Можно я буду говорить то, что думаю? Правду‑матку? — деловито осведомилась Нана. — Даже если тебе будет неприятно это слышать?
— Ты меня пугаешь, — насторожилась Вероника. — Если ты сейчас скажешь, что он и тебя оприходовал, то я, пожалуй, и вовсе перестану верить в хорошее.
— Нет уж, увольте, — усмехнулась Нана. — Я считаю, что ты тоже виновата, мать. Очень уж ты себя запустила. Нет, я понимаю, времени не было и денег. Но посмотри на себя его глазами. Он влюбился в беззаботную девчонку, которая смеялась так, что все оборачивались, у которой были синие глаза размером с блюда для плова и осиная талия! А в жены ему досталась безразмерная унылая тетка, которая только и способна, что жаловаться на жизнь. Неудивительно, что ты стала для него никем. Ты и есть никто — серая, бледная, унылая, ни одной яркой черточки.
Вероника больше не сдерживала слезы. Она пыталась спорить, говорить, что это не она виновата, а обстоятельства, что она едва тянула ребенка и дом и у нее совсем‑совсем не было сил заниматься еще и собою, что и сам Влад не раз говорил ей, еще давно, еще когда им было по шестнадцать, что любит ее не за яркую внешность, а за нечто большее, нечто, что он сумел разглядеть в ее глазах. Но в глубине души она понимала, что подруга права. Она опустилась, сдалась, не выдержала битвы с обстоятельствами. И нет ей оправдания, нет. Ну ладно, раньше у них не было денег, да и маленький Юрочка требовал повышенного внимания. Но теперь‑то, теперь! Дом —
— Эй, ты там плачешь, что ли? — взорвалась трубка возмущенным Наниным голосом. — Прекрати, я не за этим тебе правду сказала. Я хочу, чтобы ты изменилась, чтобы наконец начала что‑то делать!
— Поздно, — прошептала Вероника, глотая соленые слезы. — Не получится, Нанусик, уже слишком поздно. Да и стимула нет. Столько всего придется делать. Я не смогу, уже не смогу втянуться.
— У тебя есть под рукой карандаш? Тогда записывай! Лучший пластический хирург в этом гребаном мире. Неприлично дорогой, но, поверь, оно того стоит. Записаться к нему невозможно, но ты скажешь секретарше, что ты от меня.
— Пластический хирург? — Вероника не поверила своим ушам.
Почему‑то она привыкла презирать дамочек, которые цепкими акриловыми коготками рвут на себя шелковое покрывало упархивающей кукольности. Натягивают лица, раздувают губы, стирают морщинки. При этом все равно почему‑то видно, сколько им лет. Да, их кожа становится более гладкой, но все равно они выглядят жалко, жалко. Она не могла понять природу этого презрения. Может быть, просто зависть к более смелым, чем она сама?
— Да, именно так, — жестко ответила Нана. — Сейчас тебе нужны радикальные изменения. Чтобы его огорошить, чтобы он наконец тебя заметил.
И вот пожилой доктор, классический Айболит с иллюстрации, ласково улыбающийся в седые усы и авторитетно поблескивающий очками, с помощью специальной компьютерной программы показывал, что можно сделать из Ники.
— Работы много, — честно предупредил он. — Круговая подтяжка, пилинг под глазами, немного укоротим нос, губы пусть будут более полными и четко очерченными, подтянем грудь, увеличим ее до третьего размера, липосакция живота и бедер, и еще немного убрать жира над коленками. Все можно сделать за один раз, работать я буду с двумя ассистентами. Потом останется только отправить вас к стоматологу, и все. Вуаля!
С экрана белозубо улыбалась Новая Ника — почему‑то она оказалась загорелой, чем‑то похожей на голливудских актрис в том возрасте, когда они еще храбрятся, в седьмой раз выходят замуж и носят гавайские купальники, но уже лет пять как не играют романтических героинь. Эта новая женщина, бесспорно, была куда более ухоженной и эффектной, чем она, Вероника. Но все‑таки вряд ли могла конкурировать с художественной гимнасткой девятнадцати лет от роду.
По подоконнику важно расхаживал голубь, посматривая круглым ничего не выражающим глазом на нее, растерянную. Вероника почему‑то вспомнила, как двадцать пять лет назад она вернулась из роддома с крошечным Юрочкой на руках. Ее встречали мама, свекровь, Влад, все улыбались, умилялись красному Юрочкиному личику, фотографировались. Как‑то так получилось, что Вероника осталась в стороне, младенца передавали с рук на руки, пока он не оказался в дрожащих от волнения объятиях молодого отца.