Женщины у колодца
Шрифт:
— Хе-хе! Похоже на то, как будто это твой ребёнок. Уж не ты ли его отец?
— Я? И ты говоришь это?
— Я только спрашиваю, — отвечал Оливер. Но было очевидно, что он хотел ещё больше раздразнить Маттиса, потому что он прибавил: — Ведь ты сделал для него кроватку!
— Это было вовсе не для него, — оправдывался Маттис. — А ты что же, спишь на голом полу? Не слыхал ты что ли, что у детей бывают кроватки? Ну, а теперь ты должен убираться, это уж наверное! — закричал Маттис, снова сажая ребёнка на пол. — Бери свои деньги, которыми ты хотел меня подкупить. Ха-ха! Ты думал, можешь меня купить, чтобы скрыть своё отцовство? Но это тебе не удалось!
Оливер ушёл. Однако, он чувствовал большое удовлетворение. Лучше не могло сойти, и Оливер снова начал напевать песенку. Когда он вернулся домой, то увидел, что Петра сгорает от любопытства. Но он ничего не рассказал ей и держал себя с ещё большим мужским достоинством. Он стоял в дверях дома, словно не чувствуя холода, и, заложив руку за жилет, болтал разный вздор с девушками и женщинами, которые проходили мимо.
Настали хорошие времена, согласие в доме и радость в жизни. Пусть бы так дела шли дальше! У Маттиса на доме был красный почтовый ящик, а Оливер купил медную ручку к своей входной двери и сказал Петре: «Смотри, чтобы она у меня блестела!». Даже рискуя прослыть расточительным, он покупал маленькие подарки для дочерей и для жены и вообще был очень добродушен и чаще, чем прежде, приносил матери мешочки с кофе, который, однако, ему ничего не стоил.
Да, жизнь была теперь очень приятна. Зима прошла и прошёл год. Оливер был прав, говоря, что ничто так быстро не проходит, как один год. Ничего крупного не произошло, лишь в семье одним ребёнком стало больше. У него опять были голубые глаза, но теперь это уже не имело такого большого значения, как раньше. Быть может, Оливер не решался ближе исследовать это? Что если и его самого подвергнут тогда исследованию? Разве не распространяются о нём в городе странные слухи?
Когда он, однажды, с некоторой язвительностью заметил Петре насчёт голубых детских глаз, то она ответила:
— А разве у нас с тобой не голубые глаза?
В разговоре со своим старым приятелем, рыбаком Иёргеном, Оливер пустился в рассуждения по поводу того, что и на земле растения бывают неодинаковы; одни приносят плоды над землей, другие под землей, да и плоды бывают разного цвета. Так же точно и с человеческими глазами: они бывают самой разнообразной окраски.
— Мне приходит в голову, уж не зависит ли это от меня самого? — сказал он. — Когда я всего необузданнее с женщиной, то получаются тёмные глаза. Как ты думаешь, Иёрген?
Ах, Иёргену уже минуло семьдесят лет! Он был женат на Лидии, которую прозвали «тёркой», имел трёх взрослых дочерей и глаза его стали бесцветными. Он ничего уже не знал. Он заметил только Оливеру, что и женщины бывают необузданные и злые.
Но Оливеру всё-таки хотелось, чтобы его поняли, и поэтому он пояснял:
— Возьми, например, Марен Сальт. Меня обвиняют в том, что я отец её ребёнка, а у него тёмные глаза.
— Ах, вот как! — сказал Иёрген.
— Или возьми многих других в городе. Там много тёмноглазых детей. Да и у меня почти нет других. Но ты не должен верить всему тому, что болтают про меня люди. Прошу тебя, Иёрген. Я не хочу извинять себя, потому что у меня пламенная, необузданная натура и потому дома у меня есть и карие, и голубые глаза, смотря по обстоятельствам.
— Да, — согласился Иёрген.
Оливер таким образом всё более и более возвышался в собственном сознании. Он создавал себе иллюзии и в этом мире, созданном его фантазией, он чувствовал себя гордым и счастливым.
Иногда у него являлось желание вечером шататься по улицам и любезничать с женщинами. Он ещё помнил слова и способ обращения с ними со времён своей матросской службы, но счастье уже изменило ему. Может быть, это происходило оттого, что он не нападал на настоящую дичь и стрелял не так метко, как прежде?
Но почему эти глупые девчонки так смеялись, когда он заговаривал с ними? Не верили они что ли, эти дурочки, его действительным намерениям? Отчего они отскакивали, когда он протягивал к ним руки?
Оливер снова занялся рыбной ловлей. Она служила для него хорошим отвлечением во всех домашних неприятностей. Он хотел немного приработать посредством рыбной ловли, потому что к ужасу своему видел, что его внутренний карман пустеет. Правда, у него было место и постоянное жалованье, жизнь, таким образом, была обеспечена. Но ему не хватало на наряды и лакомства, к которым он привык. Куда девались деньги, полученные им за гагачий пух? Он никак не мог понять, куда они так быстро исчезли. Ведь это была довольно значительная сумма. Между тем он ничего не заплатил адвокату Фредериксену за дом и не приобрёл запаса одежды для себя и своей семьи. А теперь его карман был пуст и он хотел бы сделать где-нибудь заём, или даже украсть деньги, чтобы наполнить его. Он выезжал на лодке в субботу вечером и возвращался в понедельник рано утром. Конечно, он снова искал на островах гагачий пух и высматривал какие-нибудь предметы и дрова, плавающие в море, но ни разу не находил ничего ценного. Дни проходили, таким образом, не принося никакой перемены. Абель, добрый малый, давал иногда отцу монету в две кроны; иначе Оливер не мог бы покупать для себя лакомства.
Денег у него не было и достать было неоткуда. Франк, который был настоящим чудом учёности, ничего не присылал домой. Он больше не приезжал и даже не писал домой ни разу. Прошёл слух, что он получил где-то место учителя и он продолжал дальше учиться. Когда же это кончится? Маленькая Констанца Генриксен получила от него письмо, в котором он сообщал, что ему остаётся ещё только год до окончания учения. До истечения года Оливер, следовательно, не мог рассчитывать ни на какую поддержку с его стороны, но он был уверен, что потом будет что-нибудь очень хорошее, наверное. Ведь не каждый мог похвастаться, что у него есть, про запас, учёный сын!
Оливер, впрочем, не делал никакой разницы между своими сыновьями, хотя теперь, пожалуй, Абель был ближе его отцовскому сердцу. Отправляясь в склад, Оливер часто заходил в кузницу, где Абель уже был за работой. О, это был такой сын, которым можно было гордиться! Абель уже стоял во главе кузницы и был первым во всём. Один раз к нему пришёл его бывший школьный товарищ, кочегар береговой пароходной линии и поинтересовался, купил ли он кузницу?
— Нет, — отвечал Абель, — у меня нет денег, чтобы купить её, но я здесь занимаю место мастера.
Товарищ посоветовал ему купить паровой молот для кузницы, который приводится в движение парафином. Тогда ему нужно иметь в кузнице ученика, который стоял бы у большого молота. Абель знал, что такое приспособление существует, но с какой стати он будет приобретать его для кузницы, которая ему не принадлежит? К тому же и денег на покупку ему не откуда взять. Но товарищ предложил ему взять у него взаймы. Видно он был очень влюблён в голубоглазую сестрёнку Абеля, за которую собирался посвататься, когда она станет постарше.