Женщины времен июльской монархии
Шрифт:
По своей натуре девушка оказалась очень ласковой. И потому под предлогом приступить к урокам грамматики принц без особого труда усадил ее к себе на колени. Доверчивость ее не уменьшилась даже тогда, когда, с явной целью сделать курс обучения не слишком трудным, он обхватил ее за шейку, куснул за ушко и сунул руку за корсаж. Наконец она восприняла как чисто воспитательный жест, когда Луи-Наполеон, объясняя ей, почему во французском языке существуют такие формы, как «булочник» и «булочница», «племянник» и «племянница», «герой» и «героиня», «аббат» и «аббатиса», «слуга» и «служанка», счел уместным сунуть ей руку под юбку и пощупать то место, которое является сутью женского рода…
Перемена, которую Элеонора провела на кровати принца, показалась ей несколько чрезмерным благодеянием, но она не осмелилась возразить из боязни огорчить такого ученого и такого предупредительного преподавателя.
Дело, однако, не шло пока дальше «развлечений для взрослых», о которых пишет Фелисьен Шансор.
Луи-Наполеон, крайне возбужденный этой красивой девушкой с крепкой грудью, возжелал более сильных ощущений и тех ужасающе-сладостных альковах баталий, которые расшатывают кровать.
— Приходи сегодня ночью, — сказал он.
Элеонора, которая и сама начала ощущать какое-то волнение в крови, согласилась.
В течение четырех часов томимый ожиданием принц не мог ничем себя занять. Время от времени, смущенный своим, так бурно разросшимся чувством, он совершал краткие прогулки по камере. Наконец в 9 часов вечера Элеонора робко поскреблась в дверь. Он буквально прыгнул ей навстречу, подхватил на руки, осыпал поцелуями, раздел и понес к себе на постель. То, 'что за этим последовало, тут мнение историков едино, было волнующим и не поддающимся описанию.
«Когда она пришла в первую ночь, благоухающая свеже выглаженным бельем, — пишет тем не менее Альфред Нейман, — он был счастлив так, как никогда не чувствовал себя ни с одной из женщин. Он совершенно позабыл о тюрьме, камера с голыми стенами показалась ему интимным уголком, и даже решетки на окнах были явно нужны, чтобы охранить их любовь. Она мирно спала рядом с ним в большой супружеской постели. Они веселились до тех пор, пока она не уснула. Но Луи не спал, он, улыбаясь, смотрел на нее» .
Под утро Элеонора хотела покинуть постель, как служанка, и незаметно проскользнуть в свою маленькую комнатку. Луи-Наполеон удержал ее:
— Нет, останься! Я не могу остаться без тебя ни секунды. Я тебя очень люблю.
Она осталась с ним, страшно довольная, но и немного встревоженная.
В 8 часов утра комендант крепости начал свой ежедневный утренний обход. Принц принял его, как обычно, в халате, попросил доставить ему газеты, побеседовал немного, а потом неожиданно открыл дверь в свою камеру и сказал с улыбкой:
— Комендант, киньте один только взгляд, прежде чем раз и навсегда закрыть на это глаза.
Комендант выполнил просьбу, обнаружил в постели своего пленника Элеонору и побледнел:
— Принц, это невозможно!
— Демарль, — возразил Луи-Наполеон спокойно, — это моя жена. Она помогает мне вынести тяготы существования. Если вы у меня ее отнимете, я сбегу. Поймаете, я снова убегу, а если загоните в угол, я повешусь. Так что подумайте.
Комендант вышел, не сказав ни слова. Вспомнив директивы министра внутренних дел и опасаясь лишних хлопот, он предпочел игнорировать происходящее у принца.
С этого дня Элеонора жила с Луи-Наполеоном. «Она заботилась о нем и любила его, — добавляет Альфред Нейман. — Она уже не работала гладильщицей, но продолжала благоухать свежим бельем. Она пела, смеялась, болтала, когда ему этого хотелось, и вдруг делалась молчаливой и незаметной, если он работал за столом или вел серьезные разговоры с друзьями, которые ей было трудновато понять. У нее был особый дар почувствовать, когда можно дать волю своей жизнерадостности, а когда следует ее приглушить. С помощью нескольких кусков материи она в мгновение ока преобразила две комнатки, из которых состояла камера, в нечто вполне обитаемое и даже уютное. Солдаты, которым было запрещено смотреть на нового Наполеона, посмеивались, встречая его жену, и называли ее императрицей. Этот титул ничуть не обижал Элеонору. За пределами двух своих комнатушек она держалась чуточку высокомерно. По тюремным коридорам и по улицам городка она вышагивала с достоинством монархини.
Все, конечно, были в курсе любовной связи принца и маленькой гладильщицы.
Об этом судачили и в Аме, и в Сен-Кентене, и даже в Париже… В окружении короля лучшие умы изощрялись в остротах и утверждали, что Луи-Наполеон, будучи человеком сдержанным, всегда «любил простую и здоровую пищу»… Шансонье от души веселились, сочиняя издевательские куплеты, а карикатуристы изображали принца отдающим погладить свою ночную рубашку с вышитым на ней орлом.
А пока орлеанисты насмехались, Луи-Наполеон и Элеонора, укрывшись за тюремными решетками, наслаждались чистой любовью. В повседневных заботах о своем любовнике, который в это время писал брошюру «Борьба с обнищанием», молодая женщина мечтала о том дне, когда она, возможно, воссядет на императорский трон. Воодушевленная этой странной надеждой, она со страстью изучала историю, географию, литературу и грамматику, которые принц продолжал ей преподавать…
Но однажды ей пришлось поволноваться. Комендант Демарль пришел предупредить Луи-Наполеона, что какая-то дама со специальным разрешением в руках, полученным в министерстве внутренних дел, желает его видеть. Речь шла о другой Элеоноре, г-же Гордон.
Луи-Наполеон принял ее. Как только она вошла, пышнотелая и неуклюжая, маленькая гладильщица сразу успокоилась.
— Г-жа Гордон явилась, чтобы предложить пленнику способ побега.
— Я встретилась с министром, г-ном Дюшателем, — сообщила она с волнением. — Он сказал, что вы представляете большое затруднение для правительства и что он ничуть бы не огорчился, если бы я захотела помочь вам сбежать. Разумеется, он не может приказать коменданту открыть ворота и закрыть глаза, но он считает, что вас без труда можно будет вывести, переодев в форму солдата. Ну а уж за пределами тюрьмы вас встретит человек, вручит паспорт, билет до Мехико и текст отречения, который вы должны подписать…
Луи-Наполеон слушал ее с отсутствующим видом. Когда она умолкла, он сказал ей с улыбкой:
— Спасибо, моя дорогая, спасибо. Но мне неплохо и здесь!
Г-жа Гордон удалилась ошарашенная. Могла ли она предположить, что Луи-Наполеон Бонапарт, племянник великого императора, предпочтет свободе вожделенное тело маленькой пикардийки?
В ФОРТЕ AM ЛУИ-НАПОЛЕОН СТАНОВИТСЯ ОТЦОМ
Он воспользовался пребыванием в плену, чтобы отдаться множеству самых разных дел.