Женская рука
Шрифт:
Миртл Хогбен была возмущена до крайности, хотя бы потому, что она читала в мыслях советника Ласта. Ей хотелось бы дать волю своим чувствам, если б это можно было сделать, не оскорбляя господа бога. Потом вверх по ногам у нее поползли муравьи: она стояла на муравьиной куче, и все эти несправедливости ознобом пробежали у нее по коже.
Дэйзи! — возопила она в тот день, когда все это началось. Ты в своем уме? Увидев сестру, она выбежала ей навстречу, оставив белый соус подгорать на плите. Куда ты его везешь? Он болен, сказала Дэйзи. Не смей этого делать! — воскликнула Миртл Хогбен. Потому что ее сестра Дэйзи везла на тачке какого-то нищего старика. Люди
Когда провожающие, всего несколько человек и все в парадной одежде, столпились у могилы, мистер Брикл открыл требник, хотя, судя по его голосу, ему этого вовсе и не было нужно.
— Я есмь воскресение и жизнь, — сказал он.
И Осси заплакал. Потому что он не верил в это, особенно после того, что случилось.
Осси смотрел на гроб, на останки того, что он знал. Ему вспомнилось, как он ел печеное яблоко, ел медленно, слизывая варенье с верхушки. И снова его поглотила темнота конюшни, где он, злосчастный, лежал в навозе, а она вошла в стойло и чуть не накатила на него тачку. Вам что здесь нужно? — напрямик спросил он. Мне нужно честного навозцу, вот за ним я и пришла, хватит с меня этих мудреных удобрений, сказала она, а ты что, болен? Я здесь живу, сказал он. И, заплакав, стал утирать сопли со своего мокрого носа. Дэйзи постояла и говорит: поедем ко мне… как там тебя… Осси, что ли? По ее голосу он почувствовал, что все так и будет. Пока он ехал в тачке вверх по склону, ветер резал ему глаза и раздувал его жиденькие космы. В прошлые годы он, случалось, находил у себя в волосах двух-трех вшей, и теперь, когда Дэйзи брала его к себе, ему хотелось думать или надеяться, что он от них избавился. Она толкала тачку, налегала на рукоятки, иногда наклонялась вперед, и он чувствовал ее тепло и как налитые груди касались его спины.
— Скажи мне, господи, кончину мою и число дней моих, дабы я мог удостовериться, долог ли век мой, — читал мистер Брикл.
Дабы я мог удостовериться, вот именно, подумал советник Хогбен, глядя на этого дряхлого Осси.
Который стоял, чуть слышно бормоча молитвы, как его учили еще в детстве.
Когда все это было на полном ходу, когда произносились все эти слова, которых, как Мег знала, тетя Дэйзи не одобрила бы, она отошла от могилы и подлезла под колючую проволоку, отделяющую кладбище от свалки. Она впервые попала на эту свалку, и сердце учащенно забилось у нее в боку. Она несмело пробиралась сквозь заросли буша. Под ноги ей попались старые подтяжки. Она споткнулась о примус.
Потом увидела Лама Уэлли. Он стоял под банксией, теребя пальцами ее вялый цветок.
И вдруг оба они поняли, что есть нечто такое, чего ни ей, ни ему не удастся больше избежать.
— Я здесь на похоронах, — сказала она.
В голосе у нее звучало… ну, чуть ли не облегчение.
— А ты часто сюда приходишь? — спросила она.
— Не-а, — хрипло проговорил он. — Сюда — нет. А на свалку — да.
Но ее вторжение нарушило предрешенный ход его жизни, и рука у него задрожала.
— А тут есть что посмотреть? — спросила она.
— Хлам, — сказал он. — Один хлам.
— А ты глядел когда-нибудь на мертвеца?
Потому что она заметила, что рука у него дрожит.
— Нет, — сказал он. — А ты?
И она нет. И вряд ли теперь поглядит. Дыхание
— А ты вообще что делаешь? — спросил он.
И хотя ей хотелось заткнуть себе рот, промолчать она не смогла. Она сказала:
— Я пишу стихи. И напишу о моей тете Дэйзи, о том, какая она была, когда срезала цветы рано утром еще по росе.
— А что ты за это получишь?
— Ничего, — сказала она. — Наверно, ничего.
Но разве это было важно?
— А еще про что ты сочиняешь? — спросил он, открутив наконец вялый цветок банксии с ветки.
— Раз я написала о вещах, что в шкафу, — сказала она. — Потом про сон, который мне приснился. Про запах дождя. Но оно получилось совсем короткое.
Тогда он посмотрел на нее. Он никогда еще не смотрел в глаза девушкам. Эти были серые и прохладные, не то что горячие, перегоревшие глаза женщин.
— Кем ты хочешь быть? — спросила она.
— Сам не знаю.
— Канцелярская работа тебе, по-моему, не подходит.
— Что-о?
— Я говорю, не твое, по-моему, дело подсчитывать цифры и возиться с книгами и в банке, в конторе служить, — сказала она.
Он так вознегодовал, что даже не счел нужным ответить ей.
— У меня будет свой грузовик. Как у Черного, у мистера Блэка. У него — автоприцеп.
— Что?
— Ну, полуприцеп, — сказал он.
— А-а, — сказала она уже не так уверенно.
— Один раз Черный взял меня в рейс в Мэриборо. Ездка была трудная. Иногда гнали всю ночь. Иногда спали прямо в машине. А то останавливались на ночевку там, где сдают комнаты. До чего хорошо прокатились! Один город проедешь в ночной темноте, за ним другой.
Она все увидела. Она увидела, как люди стоят в дверях, точно оледенев в квадратах желтого света. В стремительном потоке ночи все человеческие фигуры застывают в неподвижности. Она чувствовала мохнатую темноту вокруг, когда автоприцеп брал с места и его скелет вспыхивал разноцветными огнями. А в кабине, где они сидели, все было прибрано, все на своих местах. Если скосить глаза, видно, как его белокурые волосы поблескивают, попадая под вспышки электрического света. Они везли коробки с зубными щетками, гребешками и разную мелочь — блокнот, в котором она напишет стихотворение, когда они сделают где-нибудь остановку и кругом будет пахнуть муравьями. Но к тому времени его руки так мастерски овладеют рулем, что остановки, кажется, никогда и не будет. Ну и не моя забота!
— А этот мистер Блэк, — проговорила она, поджав губы, — он часто берет тебя в рейсы?
— В дальний, в другой штат, взял только раз, — сказал Ламми, отбрасывая прочь цветок банксии. — В короткие рейсы иногда берет.
Сидя в кабине, они покачивались на ходу. Он ни с кем не был ближе, чем с Черным, когда чувствовал во время толчков его ребра, и ждал возможности снова испытать этот легкий приступ благодарности и удовольствия. Ему хотелось, чтобы у него был полосатый спортивный свитер, как у Черного, и он еще заведет себе такой.
— Когда у меня будет свой автоприцеп, — сказал он, — я войду в дело вместе с Черным. Он мой лучший друг.
Она недоверчиво передернула плечами и тут же увидела темные руки с черными волосками на пальцах.
— Ну что ж, — сказала она отчужденно, — может, когда-нибудь так оно и будет.
На соседних могилах стояли коричневатые цветы в банках с темно-коричневой водой. Кое-где западный ветер повалил неустойчивые пластиковые букеты, и хотя хуже с ними ничего не случилось, они валялись в поблекшем беспорядке на неприютных гранитных надгробиях.