Жены и дочери
Шрифт:
— Вам нужны еще книги? — спросил он. — Если да, составьте список и отошлите моей матери до моего отъезда в следующий вторник. После того, как я уеду, некому будет пойти в библиотеку и принести их оттуда.
После того как братья ушли, миссис Гибсон принялась, как обычно, обсуждать ушедших гостей.
— Мне понравился Осборн Хэмли! Какой прекрасный молодой человек! Мне всегда нравятся старшие сыновья. Он ведь наследует поместье? Я попрошу твоего дорогого отца, чтобы он почаще приглашал его к нам. Он станет очень хорошим, очень приятным знакомым для вас с Синтией. Другой брат, на мой взгляд, просто грубый молодой человек; у него нет аристократических манер. Думаю, он пошел в свою мать, в Тауэрсе поговаривали, что она выскочка.
Молли
— Я слышала, что ее отцом был русский купец, продававший сало и пеньку. Мистер Осборн очень похож на нее.
— Неужели?! Такие вещи не просчитать. Как бы там ни было, он истинный джентльмен по внешности и манерам. Поместье майоратное, [47] так ведь?
— Мне ничего об этом неизвестно, — ответила Молли.
Последовало короткое молчание. Затем миссис Гибсон сказала:
47
Майорат — система наследования, при которой имущество переходит нераздельно к старшему в роду или к старшему из сыновей умершего.
— Ты знаешь, я думаю, что должна уговорить твоего дорогого отца дать небольшой званый обед и пригласить мистера Осборна Хэмли. Мне бы хотелось, чтобы у нас он чувствовал себя как дома. После скуки и одиночества Хэмли Холла наш дом покажется ему радостным. Я полагаю, старики не часто ездят с визитами?
— На следующей неделе он возвращается в Кэмбридж, — заметила Молли.
— Правда? Что ж, тогда мы отложим наш званый обед до возвращения Синтии домой. Мне бы хотелось, чтобы ее, бедняжку, когда она вернется, окружало молодое общество.
— Когда она возвращается? — спросила Молли, которая всегда испытывала любопытство к тому, что касалось возвращения Синтии.
— О, я не знаю; возможно, к новому году… возможно, не раньше Пасхи. Сначала мне нужно заново обставить гостиную, затем я собираюсь одинаково отделать ваши комнаты. Они одного размера, только расположены в противоположных концах коридора.
— Вы собираетесь заново обставить эту комнату? — переспросила Молли, удивляясь нескончаемым переменам.
— Да, и твою тоже, дорогая, поэтому не ревнуй.
— О, пожалуйста, мама, не мою, — взмолилась Молли, впервые осознав намерение мачехи.
— Да, дорогая! Твою комнату тоже обставим. Небольшая французская кровать, новые обои, прелестный ковер и туалетный столик с зеркалом превратят ее в совершенно другую комнату.
— Но я не хочу, чтобы она выглядела по-другому. Мне она нравится такой, какая есть. Прошу, не делайте ничего.
— Какая чепуха, дитя! Я не слышала ничего более нелепого! Большинство девушек были бы рады избавиться от мебели, что годится только для чулана.
— Она принадлежала моей матери до того, как она вышла замуж, — сказала Молли очень тихо, приводя этот последний довод неохотно, но с уверенностью, что ему не будут противиться.
Миссис Гибсон немного помолчала, прежде чем ответить:
— Твои чувства делают тебе честь. Но тебе не кажется, что сентиментальность может завести слишком далеко? Не будь у нас новой мебели, нам бы пришлось мириться со старомодными ужасами. Кроме того, моя милая, Холлингфорд покажется Синтии довольно скучным после милой, веселой Франции, а мне хочется, чтобы ее первое впечатление было приятным. Я намерена поселить ее поблизости и хочу, чтобы она приехала в хорошем настроении; между нами говоря, моя дорогая, она чуточку упряма. Тебе не нужно упоминать об этом при своем папе.
— Но разве вы не можете обустроить комнату Синтии, а не мою? Пожалуйста, не трогайте мою комнату.
— Нет, право слово! Я не могу с этим согласиться. Только представь, что будут говорить обо мне — я балую свое дитя и не забочусь о дочери мужа. Я бы не смогла этого вынести.
— Никому не нужно об этом знать.
— В таком рассаднике сплетен, как Холлингфорд?! В самом деле, Молли, ты либо очень глупа, либо очень упряма, либо тебе безразлично, какие жестокие вещи могут обо мне говорить — и все из-за твоих эгоистичных капризов! Нет! Я обязана показать себя с лучшей стороны в этом деле, и поступить так, как посчитаю нужным. Все узнают, что я не обычная мачеха. Каждый пенни, который я потрачу на Синтию, я потрачу и на тебя, поэтому больше не стоит об этом говорить.
Итак, небольшой, покрытой белым канифасом кровати Молли, старомодному комоду, и другим заветным реликвиям времен девичества ее матери суждено было окончить дни в чулане. И они туда отправились, как только Синтия прибыла домой и привезла с собой огромные французские сундуки.
Все это время Тауэрс пустовал: леди Камнор прописали провести начало зимы в Бате, и ее семья отправилась туда вместе с ней. В тоскливые дождливые дни миссис Гибсон обычно вспоминала об отсутствующих «Камнорах», так она принялась их называть с тех пор, как стала более независимой от них. В кругу семьи в ее словах не было того благоговения, с которым жители городка привыкли говорить «о графе и графине». И леди Камнор, и леди Харриет время от времени писали своей дорогой Клэр. Первая, как правило, раздавала поручения для прислуги в Тауэрсе или жителей городка, и никто не мог их исполнить так хорошо, как Клэр, которая знала вкусы и привычки графини. Эти поручения повлекли за собой разнообразные счета за пролетки и экипажи из гостиницы «Георг». Мистер Гибсон обратил внимание жены на это последствие, но она в ответ уверила его, что леди Камнор не преминет вознаградить их за исполнение своих желаний. Мистеру Гибсону не понравилось это последствие, но на первый раз он промолчал. Письма леди Харриет были короткими и забавными. Она испытывала тот тип уважения к своей бывшей гувернантке, который заставлял ее время от времени писать письма и радоваться, когда отчасти добровольная задача была выполнена. В ее письмах не было откровенности, но было достаточное количество новостей о семье и местных слухов, которые, как она полагала, позволят Клэр чувствовать, что бывшие ученицы не забыли о ней. Такова была ее манера выказывать свое уважение прежней наставнице. Как часто миссис Гибсон цитировала и обращалась к этим письмам в разговорах с дамами Холлингфорда! Она познала их эффект еще в Эшкоме, а он был не меньше Холлингфорда. Но ее поставили в тупик дружелюбные послания для Молли и вопросы о том, понравился ли мисс Браунинг чай, что она им послала. И Молли сначала пришлось объяснить, а затем полностью рассказать все подробности того дня, что они провели в Особняке Эшкома, и о визите леди Харриет к барышням Браунинг.
— Какая чепуха! — произнесла миссис Гибсон с каким-то раздражением. — Леди Харриет приехала повидать тебя, желая развлечься. Она только посмеялась над мисс Браунинг, а они станут цитировать ее и говорить о ней, как будто она их самая близкая подруга.
— Не думаю, что она посмеялась над ними. Она, в самом деле, говорила с добротой.
— И ты думаешь, что знаешь ее привычки лучше меня, хотя я знакома с ней пятнадцать лет? Я скажу тебе, что она высмеивает каждого, кто не принадлежит ее кругу. Она всегда называет мисс Браунинг «Пекси и Флэпси».
— Она обещала, что не будет их так называть, — защищалась Молли, загнанная в угол.
— Обещала тебе?! Леди Харриет? Что ты хочешь сказать?
— Только то, что… она называла их Пекси и Флэпси… и когда она сказала, что приедет к ним домой навестить меня, я попросила ее не приезжать, если она будет… смеяться над ними.
— Право слово! За все мое долгое знакомство с леди Харриет я никогда не осмеливалась на подобную дерзость!
— Я не считала это дерзостью, — решительно ответила Молли. — И я не думаю, что леди Харриет так восприняла мои слова.