Жены и дочери
Шрифт:
— Вот письмо от твоей жены, Осборн. Я проходил мимо почты и подумал…
Осборн поднялся, рассерженный и испуганный.
— Роджер! Что ты сделал?! Разве ты не видел ее?
Роджер оглянулся, Молли стояла в своем углу, пылающая, дрожащая, несчастная, словно она была виновата. Роджер вошел в комнату. Все трое казались равным образом напуганы. Молли первая заговорила, она вышла вперед и сказала:
— Мне так жаль! Вы не хотели, чтобы я это слышала, но ничего не поделаешь. Вы ведь доверяете мне? — и, повернувшись к Роджеру, она обратилась к нему со слезами на глазах: — Пожалуйста, скажите, вы же знаете, что я не расскажу.
— Мы ничего не можем поделать, — сказал мрачно Осборн. — Только, Роджер, нужно оглядываться, прежде чем говорить.
— Мне так и следовало сделать, — сказал Роджер. — Я раздосадован больше, чем ты можешь себе представить.
— Да, но, — сказал Осборн, — вы понимаете, насколько возможно, что даже человек с самыми лучшими намерениями может проболтаться о том, что для меня было важно сохранить в секрете.
— Я знаю, ты так думаешь, — сказал Роджер.
— Что ж, давай не будем снова начинать старый спор… во всяком случае, не при свидетелях.
Все это время Молли с трудом удавалось сдерживать слезы. Теперь же, когда о ней упомянули как о третьей лишней, перед которой разговор нужно сдерживать, она сказала:
— Я уйду. Возможно, мне не нужно было быть здесь. Мне очень жаль… очень. Но я постараюсь забыть то, что я услышала.
— Вы не можете это сделать, — ответил Осборн, по-прежнему нелюбезно. — Но вы пообещаете мне не говорить об этом никому… ни мне, ни Роджеру? Постараетесь поступать и говорить, словно вы ничего не слышали? Из того, что Роджер рассказывал мне о вас, я уверен, что если вы пообещаете мне, я могу на вас положиться.
— Да, я обещаю, — ответила Молли, протягивая руку в знак клятвы. Осборн взял ее за руку, но так, словно жест был излишним. Она добавила: — Думаю, я так бы и поступила даже без обещания. Но, возможно, лучше связать себя обетом. Я сейчас уйду. Лучше бы я никогда не входила в эту комнату.
Она мягко положила книгу на стол и повернулась, чтобы выйти из библиотеки. Но Роджер стоял у двери перед ней и, распахнув ее, он читал… она чувствовала, что он читает… по ее лицу. Он протянул ей руку, и его твердое пожатие выражало и сочувствие и сожаление о том, что произошло.
Она с трудом сдержала рыдания, пока не добралась до своей спальни. Ее чувства с некоторого времени были на пределе, не находя обычного выхода в действии. Покинуть Хэмли Холл прежде казалось очень грустно, теперь же ее беспокоило, как унести секрет, который ей не должно было знать, и знание которого принесло с собой очень неприятное чувство ответственности. И с этим пришло вполне естественное любопытство: кто была она — таинственная жена Осборна? Молли так долго гостила в семье Хэмли и так с ней сблизилась, чтобы не знать о том, какой представляли будущую леди Хэмли. Сквайр, например, для того, чтобы показать, что Осборн, его наследник, был вне досягаемости Молли Гибсон, дочери доктора, в прежние дни, когда он еще не так хорошо знал Молли, часто упоминал о благородной и богатой невесте, с который Хэмли из Хэмли, в лице его умного, замечательного и красивого сына Осборна, заключит в будущем брак. К тому же миссис Хэмли со своей стороны часто проговаривалась о том, как она планирует готовиться к встрече будущей незнакомой невестки.
«Гостиная должна быть заново обставлена, когда Осборн женится» или «Жене Осборна захочется иметь комнаты в западном крыле для себя; возможно, ей будет трудно жить вместе со стариками; но мы должны организовать все так, чтобы она как можно меньше чувствовала наше присутствие»; «Конечно, когда приедет миссис Осборн, мы должны постараться предоставить ей новый экипаж, старый вполне подойдет для нас» — эти и похожие высказывания создали у Молли представление о будущей миссис Осборн как о некой прекрасной, величественной молодой женщине, присутствие которой превратит старое поместье в роскошный особняк вместо милого, простенького дома, каким оно было сейчас. Осборн, который так вяло критиковал перед миссис Гибсон различных деревенских красавиц, и даже в собственном доме был склонен держаться высокомерно — только дома его важничанье было поэтично привередливым, а с миссис Гибсон оно было социально привередливым — какую невыразимо утонченную красавицу он выбрал себе в жены? Кто удовлетворил его вкус, и, тем не менее, удовлетворив его, вынужден был скрывать свое замужество от его родителей? Наконец, Молли прекратила теряться в догадках. Это было бесполезно; она не могла найти ответы; ей не стоило даже пытаться. Сплошная стена обещаний преграждала ей путь. Возможно, даже задаваться вопросом, было неправильно, и неправильно было пытаться вспомнить незначительные слова, привычные упоминания имени, чтобы сложить кусочки воедино — в нечто связное. Молли боялась снова увидеться с братьями, но они снова встретились за обедом, как будто ничего не случилось. Сквайр был молчалив, из-за меланхолии или недовольства. Он так и не разговаривал с Осборном по его возвращении, кроме как по самым обычным пустякам, когда общения было не избежать, а состояние жены угнетало его, словно огромная туча заслоняла ему свет. Осборн держался с отцом безразлично, Молли была уверена, что его поведение притворно, но он по-прежнему непримирим. Роджер молчаливый, спокойный и естественный, говорил больше всех остальных. Но он тоже был неспокоен и расстроен по многим причинам. Сегодня он принципиально обращался к Молли; подробно рассказывал о последних открытиях в естествознании, это поддерживало течение разговора, не требуя от остальных ответов. Молли ждала, что Осборн будет выглядеть немного необычно — задумчивым, или пристыженным, обиженным или даже «женатым» — но Осборн был точно таким же, как и утром — красивым, элегантным, вялым в манерах и во взгляде; сердечным со своим братом, вежливым с ней, в тайне обеспокоенным из-за того, что произошло между ним и его отцом. Она бы никогда не догадалась о тайном романе, который скрывался за обыденным поведением. Ей всегда хотелось непосредственно столкнуться с любовной историей — и вот она здесь, и находит, что это очень неудобно: все это умалчивание и неопределенность. И ее честный, откровенный отец, ее спокойная жизнь в Холлингфорде, которая даже во всех противоречиях и противостояниях была открытой, где один знал, что делает другой, казалась надежной и приятной в сравнении с этой жизнью. Конечно, ей было очень больно покидать поместье и молча прощаться со своей спящей подругой. Но боль была иной, чем две недели назад. Тогда ее могли позвать в любую минуту, и Молли чувствовала, что должна служить утешением. Теперь казалось, что бедная женщина, чье тело жило дольше ее души, забыла о ее существовании.
Ее отправили домой в экипаже, засыпав искренними благодарностями от каждого из членов семьи. Осборн обыскал теплицы, чтобы собрать букет; Роджер выбрал для нее книги. Сквайр пожал ей руку, а потом не в состоянии выразить свою признательность, просто обнял и поцеловал, как поступил бы со своей собственной дочерью.
Глава XIX
Приезд Синтии
Отца Молли не было дома, когда она вернулась, и некому было радушно ее встретить. Миссис Гибсон отправилась с визитами, как слуги рассказали Молли. Она поднялась наверх в свою комнату, собираясь распаковать и расставить привезенные книги. К своему большому удивлению она увидела, что в смежной комнате, вытирают пыль, туда несут воду и полотенца.
— Кто-то приезжает? — спросила она у экономки.
— Дочь хозяйки из Франции. Мисс Киркпатрик приезжает завтра.
Неужели Синтия наконец приезжает? О, как бы рада она была иметь подругу, сестру, ровесницу! Подавленное состояние Молли разом улетучилось. Она ждала возвращения миссис Гибсон, чтобы обо всем ее расспросить: должно быть, приезд был внезапным, поскольку вчера в поместье мистер Гибсон ничего не сказал об этом. Теперь было не до спокойного чтения — с привычной аккуратностью Молли отложила книги. Она спустилась в гостиную и не смогла взяться ни за какое дело. Наконец, миссис Гибсон вернулась домой, устав от прогулки и тяжелого бархатного плаща. Пока она не сняла его и не отдохнула несколько минут, она была просто не в состоянии отвечать на вопросы Молли.
— О, да! Синтия приезжает завтра домой на «Арбитре», который прибывает в десять часов. Какой душный день для этого времени года! Я едва не падаю в обморок. Синтии подвернулась оказия, и, я полагаю, она была только рада покинуть школу на две недели раньше, чем мы планировали. Она даже не дала мне шанса написать ей, нравится мне или нет, что она приедет раньше времени; а мне придется заплатить за эти две недели, как будто она осталась там. Я собиралась попросить ее привезти мне французскую шляпку; тогда бы ты смогла носить ее после меня. Но я очень рада, что она, бедняжка, приезжает.
— С ней что-то случилось? — спросила Молли.
— О, нет! Что с ней могло случиться?
— Вы назвали ее «бедняжкой», и поэтому я испугалась, как бы она не заболела.
— О, нет! Я стала так называть ее после смерти мистера Киркпатрика. Девочка без отца… ты знаешь, таких всегда называют «бедняжки». О, нет! Синтия никогда не болеет. Она сильна, как бык. Сегодня она бы никогда не чувствовала себя так, как я. Ты не могла бы принести мне бокал вина и бисквит, моя дорогая? Мне, право слово, нехорошо.