Жеребята
Шрифт:
Раогай молча поцеловала его грудь, покрытую шрамами.
– Ты - великий воин, Аирэи!
– горячо сказала девушка.
– Как мой отец...
– тихо добавила она.
– И мне не верится, что я - рядом с тобой.
– Ты очень красива, дочь Зарэо!
– прошептал Аирэи.
– Как же я раньше не замечал тебя? Мне пришлось ослепнуть, чтобы научиться видеть вещи по-настоящему...
– Теперь ты понимаешь твою сестру Сашиа и Каэрэ, о мой белогорец?
– мягко упрекнула она его.
– О, если бы я мог повернуть время вспять!
– проговорил
– Я был бы совсем иным... А ты, моя Раогай - что ты за прекрасная подруга! Даже в дни своего счастья ты помнишь о несчастной Сашиа!
– Несчастной... Да, помню, - серьезно промолвила Раогай и склонила голову.
– И я хочу, чтобы Сашиа встретилась с Каэрэ, как я - с тобой.
– Он - из сынов Запада, Каэрэ, - отвечал Аирэи - то ли своей невесте, то ли своим мыслям.
– А я не понял этого сразу!
– Из сынов Запада? Так кто они - сыны Запада?
– спросила удивленно Раогай.
– Я потом расскажу тебе, - прошептал белогорец, склоняясь над дочерью Зарэо и касаясь губами ее груди.
Ночь.
Ночь окружала их - тёмная и безлунная, и все кругом двигалось и колебалось, и шум, непрестанный шум стоял вокруг.
Каэрэ, лежавший ничком после долгого падения, наконец, смог пошевелиться.
– Луцэ!
– позвал он.
– Я здесь, - раздался знакомый голос.
– Сейчас развяжу веревку.
Спутник Каэрэ, быстро справившись со своими белогорскими узлами, соскользнул со спины Каэрэ.
– Мы в море, - сказал он, - Великий Табунщик послал нам лодку.
Да, это была пустая лодка - и на дне ее лежала пара весел и тяжелое шерстяное полотно, с алыми нитями, привязанными к каждому из четырех его концов - отчего-то вода не коснулась ее.
– Бери весла, Каэрэ, - сказал Луцэ.
– Надо добираться к земле.
– Ты знаешь, где земля?
– спросил с надеждой Каэрэ.
– Нет, - спокойно ответил его спутник.
– Но надо грести - нельзя останавливаться на месте. Отлив отнесет нас дальше в море.
И Луцэ, не дожидаясь Каэрэ, взял весла, вставил их в уключины и начал грести. Его голова едва поднималась над бортом лодки, а весла упирались ему не в грудь, а почти в лолб.
Каэрэ хотел подняться, но у него не было сил. Стыд перед Луцэ обдал его жаркой горячей волной.
– Луцэ, прости, - едва выговорил он, с трудом ворочая языком, - мне не встать.
– Лежи, - все так же спокойно ответил его товарищ, продолжая размеренно работать веслами.
– Придет время - и поднимешься.
И Каэрэ лежал на дне лодки, а вокруг была темнота и шум моря, через который прорывались мерные, уверенные удары весел Луцэ.
Воздух постепенно свежел, и Каэрэ, наконец, смог вдохнуть полной грудью и привстать на локтях. Но он не увидел Луцэ - хоть тот был рядом с ним - такая стояла тьма. Весла все реже и реже ударялись о воду - Луцэ выбивался из сил.
Каэрэ ощупью добрался до него и забрал у него весла их рукояти были мокры от пота. Луцэ ничком упал на дно лодки, застонав.
– Луцэ, Луцэ!
–
– Не опускай... весел!..
– задыхаясь, выговорил его товарищ по побегу. И Каэрэ, чувствуя у своих колен маленькое тело, скрюченное болью, греб и греб - и слезы на его лице мешались с брызгами соленой воды.
...Прошел час, другой, третий, и силы стали покидать его. Луцэ копошился где-то внизу у его ног, роясь в их дорожном мешке. Наконец, он поднес ко рту Каэрэ флягу с водой и строго сказал:
– Три глотка!
А сам сделал потом один глоток.
– Луцэ, - прошептал Каэрэ, - Луцэ, ты знаешь, куда мы попали?
– Мы - в лодке среди вод, - отвечал Луцэ странно.
– Не опускай весел.
С этими словами он сел у его колен, и склонил голову на грудь.
Каэрэ закрыл глаза, продолжая грести. Он греб долго, так, что, казалось, прошли века. Но, когда он открыл глаза, ничего не изменилось - их окружала та же странная и непроглядная тьма. Нигде не было ни верха, ни низа. Словно море надвинулось на них со всех сторон - даже сверху, держа их в середине, как в коконе.
– Ты - тьма, Великий Табунщик?
– почти бредя, спросил громко Каэрэ.
И тогда Луцэ резко взял весла из его рук, а Каэрэ свалился без сил на дно лодки. Весла теперь стучали об уключины громко и уверенно, и шум моря отступал, и море вернулось в его собственные границы, перестало окружать лодку со всех сторон. Оно было внизу - там, где бывает вода. Весла все стучали и стучали, били об уключины и о воду - раздавался веселый, звонкий плеск. Откуда у Луцэ - думал Каэрэ, теряя сознание - откуда у Луцэ, едва живого карлика, столько силы?
Когда сквозь его закрытые и слипшиеся от пота, слез и морской воды веки, проникло сияние, Каэрэ открыл глаза.
– Маяк, - прошептал он.
– Маяк!
И окончательно лишился чувств.
+++
Ночь миновала, и они оба проснулись, вернее, пришли в себя, - оттого, что солнце светило им в глаза.
– Луцэ!
– позвал Каэрэ.
Его товарищ нечленораздельно что-то промычал - губы его были запаяны наглухо жаждой.
– Бедный Луцэ!
– проговорил Каэрэ, пытаясь встать.
От его движения лодка не покачнулась. Каэрэ выпрямился, посмотрел по сторонам - море далеко отступило, но отлив не унес их с собой. Их лодка зацепилась о камни возле самого маяка.
Он завернул Луцэ в полотно из лодки, и, шатаясь, побрел вдоль берега.
Среди принесенных морем за ночь раковин, морских водорослей, мертвых рыб и причудливых камней, лежало, поблескивая на солнце, нечто, похожее на ветвь в крупными, полупрозрасными ягодами крыжовника.
Каэрэ нагнулся и поднял ее. Крупные ягоды-листья чудного подводного растения, золотились изнутри, как многие солнца. Он опасливо повертел в руке соблазнительную находку, и, наконец, решил, что незнакомые ягоды вполне могут быть ядовиты. Он уже хотел, пересиливая жажду, бросить гроздь морского крыжовника-винограда на песок, как Луцэ замычал, явно противясь такому поступку Каэрэ.