Жеребята
Шрифт:
Игэа не видел бегущую за сокунами Тэлиай. Не видел он и то, как она споткнулась, и упала ничком, разбив в кровь лицо.
А Баэ бежал вместе с мальчишками, среди которых был и толстощекий Эори, и они все кидали в Игэа копками грязи из сточной канавы.
– Мерзкий фроуэрец! Гнусный карисутэ! Да покарает тебя Уурт!
– кричали они. Баэ кричал громче всех, противно заикаясь и отрыгивая слова. Так он кричал, пока кто-то из сыновей кузнеца Гриаэ не догнал его и не опустил ненадолго вниз головой в сточную канаву.
А Игэа продолжал свой путь к храму "Ладья" среди молчащих, идущих
Вдруг с одной из крыш раздался громкий крик, привлекший к себе внимание всех, кто смотрел на Игэа Игэ:
– Вы слышите раскаты грома? Вы чувствуете, как рокочет вода под землей?
Это кричал Нээ.
– Подземные воды! Это - знак Табунщика, знак Всесветлого!
– кричал Нээ, перепрыгивая с крыши харчевни на соседнюю и удаляясь по крышам в кварталы бедноты, где дома лепились один к другому, как стайка испуганных птиц.
– Подземные воды поднимаются! Горе тому, кто не ждал и не верил! Горе тому, кто не хранил лодки на чердаке!
Сокуны натянули луки, но Нээ уже скрылся, соскользнув между домишками. Крыша харчевни, пробитая стрелами сокунов, стала похожа на шкуру диковинного зверя из болотистых краев Фроуэро.
Солнце уже сояло над храмом "Ладья", когда на площадь стал сбегаться народ. Среди криков Игэа слышал проклятия и благословения, слышал имена Всесветлого и Уурта, Сашиа, Аирэи, Великого Табунщика и свое...
Его втащили под свод храма - и гул толпы стих.
– Что же, Игэа Игэа Игэан, - сказал Уэлиш таким голосом, словно перед ним стояло блюо с жертвенным мясом, - если ты - не карисутэ, то плюнь на это изображение Матери Тису, и вытри о него ноги. А еще лучше - справь здесь нужду! Если ты, конечно, не обгадился уже по дороге сюда от страха!
Сокуны захохотали.
– Ну же, - скривил рот в гадкой улыбке Уэлиш.
Игэа отступил назад, к выбеленной стене - насколько мог, так как сокуны крепко держали ремни, стягивающие его сжатые добела кулаки. Но он все-таки смог прижаться к стене и попытался шевельнуть языком, присохшим к сухому и жесткому небу, вдохнул воздух храма - отчего-то повеяло ароматом трав, и он вспомнил Огаэ, и то, как они вместе собирали травы...
Он набрал воздух в легкие и с трудом выдохнул:
– Я...
Горло его было сухим и горьким, словно там собрались солончаки верховий реки Альсиач.
– Я...
– начал он снова, пытаясь найти в этом своем горле, сухом и соленом, звуки для слова "карисутэ".
Но вдруг сокуны, мгновенно отпустив ремни, державшие Игэа, шарахнулись от него и попадали на колени, объятые суеверным страхом.
Растерянному Игэа хватило присутствия духа для того, чтобы обернуться - но он не успел ничего разглядеть: что-то тяжелое и острое ударило его по голове, словно срезая ухо. Он вскрикнул. Теплая струя залила его шею и грудь, и в это время земля под его ногами качнулась, словно пошла вспять. Инстинктивно, чтобы остаться на ногах, Игэа пробежал три шага вперед, и поэтому смог увидеть в появившемся среди расходяшихся в стороны стен проломе полуденное солнце, вокруг которого сияли тысячи радуг, и сверкали молнии - до горизонта.
Земля качалась и двигалась под
После этого стены снова сдвинулись, и уже не было видно ни солнца, ни неба, ни радуг и молний, а простой трехугольный свод, как в древних усыпальницах реки Альсиач, входы в которые охраняет Гарриэн-ну, Сокол-Оживитель. Стена, нависшая на Игэа была без штукатурки - это с ней прислонился он, ища в пересохшей гортани слова исповедания.
И он сам увидел то, что до этого повергло в страх его палачей. На него взирал Лик Великого Табунщика, стоящего свободно и радостно посреди своих жеребят, протягивающего руки в стороны - правую и левую, к правой и левой рукам повергнутого на землю Игэа Игэа Игэана, сына реки Альсиач, карисутэ.
Лик Великого Табунщика склонялся над Игэа - вместе со стеной. Наконец, Игэа перестал его различать, и все померкло для него во тьме его будущей каменной могилы.
... Он ощутил, как пол под ним двинулся, и чьи-то знакомые, заботливые руки потащили его вглубь новообразованного провала, из-под все ниже и ниже опускающихся стен. Наконец, стены легли на то место, где до этого лежал Игэа Игэ Игэан, а сам он, под землей, вдохнул полной грудью безвидный простор неосязаемой тьмы.
– Великий Табунщик!
– прошептал он, и только сейчас понял, что прижимает к груди кусок упавшей на него настенной росписи. После этого чувства покинули его.
+++
– Не нашел он по всей земле ничего, и за морем не нашел ничего, и пришел он к реке Альсиач, и быстры были воды ее...
Маленький светловолосый мальчик крепко держался за руку женщины в белом и красном одеянии - ризе жрицы богини Анай.
– Матушка, - говорил он жрице, - посмотри, на водах реки - лодка! Река Альсиач несет священную лодку Анай!
Лодку, покрытую полотном с четырьмя алыми нитями на каждом из углов.
Лодку, в которой покоилась дочь реки Альсиач - глаза ее были закрыты, а золотые волосы обрамляли лоб.
– Матушка, эта лодка плывет к Соколу-Оживителю?
– спросил мальчик жрицу.
– Сынок!
– в горе вскрикивает жрица и подхватывает его на руки, и несет прочь.
А волны реки Альсиач несут лодку с молодой женщиной, ровесницей жрицы. Волосы женщины - белые, как снег, и покрывают борта лодки, а лицо ее - спокойно и красиво. Она уплывает в дымку моря...
– Я хочу быть с Оживителем, матушка, - говорит мальчик.
– Я хочу вместе с ним оживить эту девушку.
О Ты, Сильный -
что взывают к Тебе: "восстань!"?
Ведь воистину восстал Ты,
повернул вспять Ладью,
натянул Лук над водопадом Аир.
Пришел и не скрылся,
и не прятался Ты от зовущих Тебя,