Жеребята
Шрифт:
Игэа расправил лист бумаги, прижав его края особыми камушками, какие используют только завзятые писцы или люди, очень любящие искусство письма, окинул взглядом разложенные в безупречном порядке тростниковые палочки, выбрал среднюю, окунул ее в серебряный сосуд для туши.
Огаэ с замиранием сердца следил, как на лист ложатся ровные ряды букв. Такого красивого почерка он никогда не видел - ни у ли-шо, ни, тем более, у учителя Зэ. Да, Игэа был странным фроуэрцем - волосы его были белыми,как у служителей Всесветлого, как у самого ли-шо-Миоци.
–
– Игэа ласково посмотрел на него.
– Спрашивай, не бойся.
– Мкэ, это, наверное, очень трудно - писать левой рукой?
Игэа грустно улыбнулся и ответил:
– Нет, не очень.
Огаэ стало жаль его, и жаль, что он плохо думал об этом человеке. И еще ему показалось, что он уже видел ли-Игэа - видел среди друзей своего отца, давным-давно. С ним была женщина-степнячка, в цветном покрывале и шароварах, она ласкала маленького Огаэ и кормила его лакомствами, говоря: "весна да коснется тебя, жеребеночек мой!". Да, Раогаэ был прав, Игэа - особенный фроуэрец.
– Мкэ - левша?
– осторожно спросил Огаэ, не желая, чтобы тишина, зависшая в богатой комнате после краткого ответа Игэа, продолжалась.
– Ты задаешь слишком много вопросов, Огаэ, - вдруг раздался строгий голос его наставника.
– Игэа, ты хорошо отдохнул?
– О, да! Спасибо тебе за гостеприимство, Аирэи. Отдохнул, и, самое главное, хорошо отмылся после тюрьмы. Думаю, что после моего визита тебе придется обновить твой запас благовоний - я израсходовал добрую их половину.
Игэа отвел со лба прямые светлые волосы, еще не успевшие просохнуть.
– Я не пользуюсь благовонными маслами... Что ты пишешь?
– спросил неторопливо Миоци.
– Письмо к Аэй.
– Я же сказал тебе, что отправил к ней гонца. Он уже успел вернуться, пока ты отдыхал.
– Спасибо, Аирэи. А нельзя ли послать и это? Я хочу успокоить Аэй после всего, что случилось - а письмо от меня было бы как раз таким средством.
– Если так, то я пошлю гонца опять, - сказал Миоци.
– Замечательно!- просиял Игэа и, быстро написав еще несколько безупречных строчек, свернул свое послание и запечатал его восковой печатью.
– Огаэ, убери поднос, - произнес Миоци.
Огаэ благоговейно унес письменные принадлежности.
– Не тяжело ему?- спросил Игэа.
– Ты слишком долго оставался в детстве на женской половине дома, - ответил Миоци.
– Что же - там было не так уж плохо, - рассмеялся Игэа.- Ты уже стал брать учеников и воспитывать их в славных белогорских традициях? Сон без одежды на голых досках, подъем до рассвета для пения гимнов, вареные зерна раз в день, порка за любую провинность и тому подобное?
– Не совсем так, - сказал Миоци.- У тебя, однако, остались замечательные воспоминания об обучении в Белых горах!
– Если бы ты знал, с какой радостью я каждый раз ложусь на перину, после того, как покинул Белые горы! Правда, выспаться,
– Эта комната, что ты мне отвел, просто поражает своей роскошью, а ложе - мягчайшее, да еще и позолоченное! Старшего наставника бы просто удар хватил от такого невоздержания... Думаю, что у тебя во дворце таких комнат - пятьдесят, не меньше. Видел бы ло-Иэ, как живет его ученик, всегда стремившийся ограничивать себя во всем, чтобы познать Великого Уснувшего!
Игэа расхохотался. Рассмеялся и Миоци.
– Ты только не обижайся, пожалуйста, на меня, - спохватился Игэа.- Я это так просто сказал. Я понимаю, у тебя такое общественное положение. Если бы ты не был ли-шо-шутииком, никто бы не смог меня вытащить из этой проклятой тюрьмы.
Он смущенно затеребил вышитый ворот рубахи.
Миоци подозвал раба-гонца и отдал ему послание Игэа.
– Ты можешь остаться на ночь в моем имении, - вставил Игэа.- Тебя будут рады увидеть снова. Ведь это ты, Нээ, ездил с первой вестью?
– Да, мкэ. Я передал на словах все, как мне велел господин ли-шо, - ответил Нээ
– Как себя чувствует мкэн Аэй?
– Она очень обрадовалась, мкэ ли-Игэа.
– Тяжело тебе было, наверное, скакать верхом по такой жаре?
– Я привычный, мкэ ли-Игэа. Для такого доброго человека, как вы, можно три дня скакать по полуденному зною.
– Откуда ты знаешь мое имя?- улыбнулся Игэа.
– Как же не знать вас? Вас все в Тэ-ане знают.
– Поспеши, Нээ - пока не закрыли на ночь городские ворота, - сказал Миоци.
– Надеюсь, ты помнишь дорогу?
– Да, мкэ ли-шо-Миоци.
Раб Нээ поклонился и вышел.
– Хочешь, я покажу тебе, как я теперь живу?- неожиданно спросил Миоци.
– С удовольствием посмотрю, - кивнул Игэа.
Они прошли через безупречно убранные залы и комнаты, сияющие зеркалами, с изысканными коврами на полу и шкурами редких зверей на стенах, с инкрустированной золотом и серебром мебелью из дорогих пород деревьев, мимо десятков светильников, каждый из которых был бы гордостью любого богатого дома Аэолы, и вышли в тенистую свежесть сада.
– Говорят, многим деревьям здесь более столетия, - заметил Миоци.
– Как старому храму карисутэ.
– Какому... храму карисутэ?!- изумился Миоци.
– Ну, теперь это храм Шу-эна, маленький такой, недалеко от рынка. Тот, в который все бояться заходить.
– А, "Ладья Всесветлого"? Я не знал, что это - бывший храм карисутэ.
– Там раньше даже были их священные изображения, потом их наглухо замазали штукатуркой... Все сэсимэ - потомки карисутэ до третьего колена - должны приходить туда ежегодно - возжигать огонь и произносить отречение.