Жернова

Annotation

Прокопович Мария Витальевна

Прокопович Мария Витальевна

Жернова

Автобус остановился и тут же уехал. Единственным человеком, сошедшим на этой остановке, был лишь весьма заметный

Резко дёрнув головой то вправо, то влево, он вернул её в изначальное положение, сделал глубокий вдох... и такой же глубокий, разочарованно-злой выдох. Раздраженно цыкнув, он поправил сумку на левом плече, сжал правой ручку чемодана на колёсиках и пошёл вперёд.

Знаки были не читаемы от слова 'совершенно'.

'Зачем их мыть, если тут только свои?' - как любила повторять его бабушка.

Вон тот дом в четыре этажа собирались взорвать ещё когда он был пяти летним ребёнком. А этот забор? Он до сих пор помнит, как местные мальчишки и девчонки зловещим шепотом рассказывали друг другу, что здание за этим забором - секретная государственная лаборатория, в которой из обычных людей делали мутантов.

'Какая лаборатория? Кондитерская это! А забор высокий, что б взрослые сахар с мукой и шоколадом не подворовывали, а вы - малолетки проклятые - продукцию! Лаборатория!.. Тьфу, ты!..' злобно плевался дед, когда услышал подобное.

Мужчина предпочитал не вертеться. Он всегда шёл с высоко поднятой головой, смотрящей чётко вперёд, и не вертел ей даже когда хотел посмотреть по сторонам. Лишь резко и быстро двигал глазами. 'Ты так ходишь... словно кукла' - говорили ему редкие знакомые. Но это его не волновало. Ему было всё равно. Меняться только из-за того, что остальным он кажется инородным?

Нет.

Почему он взял с собой рабочую сумку? В ней же почти ничего нет, можно было бы засунуть её в чемодан. Ведь сейчас совершенно неудобно ходить.

Зачем он вообще смотрел по сторонам? А, точно, ему нужен... да, вот этот дом - с тёмно-ореховым забором и зелёной калиткой.

Поднявшись на крыльцо, он постучал дверным молотком. Открыла ему молоденькая девушка, что испуганно ойкнула, увидев его рост.

– Мистер Мак'гран ещё здесь?
– Сухо спросил он, наклоняясь к ней, как суровый взрослый к ребёнку.

– Да.
– Полузадушено пискнула она, испугавшись ещё и его 'мёртвых' серо-фиолетовых глаз. У неё глаза тоже были интересного цвета - желтый с примесью серого. Почти у всех, живущих в этом захолустье, глаза были странного цвета, из-за чего все приезжие и верили в существование лаборатории. Ни у кого не было 'чистого цвета' - только смешение двух, а порой и трёх цветов.

– Передайте ему привет от Лауса-старшего.
– Девушка всё так же испуганно кивнула.
– До свиданья.

Спустившись с крыльца и покинув территорию участка, он вернулся на предыдущую дорогу. Сейчас ему надо дойти до гостиницы, где он снял номер. Пока на пару дней, а там... потом решит.

Пока он шел до угла, он чувствовал испуганный, нервный взгляд девушки.

Ключ от номера он получил едва выйдя из поезда. Хозяин гостиницы не ожидал требования отправить конверт с ключом до востребования на вокзал. Но это его не волновало - ему так было гораздо удобнее. Поэтому, не поздоровавшись, и не зарегистрировавшись (это уже должен был сделать сам хозяин гостиницы - опять-таки, по договорённости) мужчина уверенно поднялся на второй этаж и направился в конец жилого крыла.

Замок на двери поддался с трудом - им явно нечасто пользовались. Он взял один из номеров 'люкс'. Хотя, по внешнему виду так не скажешь - две тесные комнатушки и узкая ванная.

У самого входа стояла тумбочка, а на ней лежала самая нужная сейчас вещь - табличка с надписью: 'Не беспокоить'. Повесив её снаружи, он с злым цыканьем, заметил, что замки здесь сделаны странно - дверь на ключ можно было закрыть лишь снаружи. Поставив на пол сумку и отодвинув чемодан, он без труда сдвинул тумбочку, дабы подпереть косяк - дверь открывалась внутрь.

Не разуваясь, он затащил вещи в спальню. Бросив их на кровать, он вернулся в прихожую. Стянув и с силой встряхнув джинсовую куртку (раздался еле слышный хлопок), он повесил её на крючок на двери, а вот обувь он снимать не стал - кто знает, что здесь на полу.

В комнатах были розетки. И это хорошо. Достав из чемодана электрическую плитку, он принялся готовить. Яйца, лично собранные на соседней от его прошлого дома ферме, молоко, полученное там же под его чутким надзором, сахар, несколько раз просеянный, листья чая, перебираемые несколько раз, куски мяса, вырезаемые лично им - эти и многие другие продукты безумно бесили его родителей. Особенно то, что даже после такого он всё равно перепроверял их.

'Такой же псих-параноик, как и твой дед!' зло кричала мать, когда вновь и вновь сталкивалась с его... странностями.

Деда в его семье не любили. У них было много родственников (в основном с бабушкиной и отцовской стороны), но никто из них не мог сказать хоть что-то положительное о деде. Кроме самого мужчины и бабушки, естественно. Однако... люди довольно часто поговаривали, что любовь бабушки - совсем не то, чем кажется. Говорили, что это на самом деле страх. Что вся та преданность и верность на самом деле вызвана нечем иным как смертельным ужасом. Было ли это правдой? Никто точно не знал. Зато знали, что любовь внука к деду была искренней.

Ведь тот был единственным, кто понимал его. Кто не обвинял его. Кто принимал его таким, какой он есть. Он не одергивал внука, когда тот был сух и безразличен. Не говорил ему, как надо себя вести. Нет, он прекрасно его понимал, так как сам был таким - безразличным, сухим и меркантильным.

Они делили одну тайну на двоих - лишь то, что они отличались от окружающих, ещё не значит, что они не имеют права на жизнь.

Позавтракав, хотя скорее уже пообедав, он улёгся в кровать в одежде. Он быстро уснул, ведь он не мог себе позволить уснуть ни пока ехал в поезде, хоть и ехал в купе, выкупленным для него одного (полтора суток) ни пока ехал в автобусе (ещё сутки). Но расслабиться он не смог даже сейчас, лишь забыться больным, беспокойным сном.