Жёсткий ночной тариф (Бронированные жилеты)
Шрифт:
— Там же, в Домодедове?
— Да. Опять молодая.
— Давно?
— Неделю назад… — Он еще раньше говорил ей про случаи со Старковой и Зубрун. — Мылина ее фамилия. И опять воронежский самолет.
— Может, еще по граммулечке? — спросила старуха, обращаясь к Игумнову и Ксении.
Игумнов почувствовал, как горячая женская нога коснулась его колена, чуть поднялась над полом, чтобы провести ближе к голени.
Снова отошли вдруг заботы. Бродившие в нем отзвуки пережитого. Собственные семейные
Все стало предвкушением новых страстей. Он молча сделал глоток, и то, что он молчал и не отодвинулся, было красноречивее слов.
— Ну, мы пошли, мать… — Водитель поглядел на часы, стал подниматься.
— А помидоры?
Игумнов и Ксения тоже поднялись.
— Осторожнее, Ксения, ходи… — сказала сторожиха. — Вокзал все-таки…
— Тоже мне вокзал! Одни педики и мешочники… — Ксения перебрала в воздухе пальчиками вместо привета. — Поезда за границу не ходят, значит, и дел нет… — Свободной рукой она подхватила Игумнова. — Устроишь тачку, начальник?
…На площади, сбиваясь в кучки, бродили желавшие уехать. Несколько свободных такси стояло в центре. Судя по трафаретам, они ехали в парк, но никто не уезжал. Таксисты были готовы везти хоть на край света за четвертную, зеленую, стольник. Один — поздоровее — подошел к Игумнову с Ксенией.
— Куда, мастер?
— Какой тариф? — спросил Игумнов.
— Ночной, конечно. Жёсткий.
— Перебьешься.
Знакомый диспетчер увидел его издали, подошел к стоявшему водителю поплоше, что-то сказал.
Игумнов и Ксения закурили. Еще через несколько минут водитель подал машину.
— А все-таки тебе придется поездить в аэропорт к воронежскому рейсу. Сможешь? Будто только что с самолета…
Она пожала плечами, обдала дыхом крепких молодых губ:
— Как скажешь, начальник…
Он вспомнил жену — по началу их любви она очень любила эту приговорку.
Реализацию дела «Форель» назначили на пятницу. В этот день ресторан работал с максимальной нагрузкой. Официантки перед концом смены должны были сдать деньги старшей, а та поднять их наверх.
После обеда Гийо уехал к друзьям, оттуда в Гнездиковский переулок, на закрытый просмотр. Вместе с ним новый американский боевик смотрели семьи глав двух ведомств и директор гастронома № 1 «Елисеевского» — среднего роста брюнет, приехавший вместе с женой. С собой он привез тяжелый кейс.
В кейсе, как выяснилось, ничего не было, кроме коробок «Вишни в шоколаде». Гастрономщик имел обыкновение открывать их во время сеансов и пускать по рядам небольшого — человек на 15 divide;20 — смотрового зала.
После просмотра он о чем-то несколько минут разговаривал с Гийо — содержание разговора не было зафиксировано — и уехал без сопровождения вместе с женой, а директор ресторана попал на дачу к любовнице и там заторчал.
Картузов ерзал, смотрел на часы.
Было поздно.
Участники операции так и находились все вместе. Никто не мог покинуть кабинет, позвонить по телефону, выйти в коридор; в туалет ходили всем скопом — с солеными милицейскими остротами, грубыми шутками. До последней минуты никто точно не знал, зачем их собрали.
Снова звонил генерал Скубилин. Теперь уже напрямую — к Омельчуку:
— Как?
— Ждем, товарищ генерал. Оперативный состав весь тут, у меня. — И врал беззастенчиво: — Третьи сутки без сна, Василий Логвинович!
— Передай от моего имени: никого не обидим. Как прокурор даст санкцию, сразу выходные. Пять дней каждому! — Это тоже была ложь. — И поощрения. Кто что заслужил. С тобой я лично распиваю бутылку коньяка.
— Ловлю на слове, Василий Логвинович. Выше награды мне не надо…
Едва генерал положил трубку, раздался звонок, которого все ждали.
— Понятых! — заорал Омельчук. — Следователя! Отключить телефоны, кроме моего и дежурного! Разворачиваемся!..
Из сейфа появились опечатанные сургучом конверты с заданиями. Адреса, постановления, маршруты. Номера машин, последовательность обысков, фамилии конкретных исполнителей.
Пущенная Омельчуком машина раскручивалась медленно и окончательно набрала силу далеко за полночь.
Оперативникам, следовавшим за директором по Минскому шоссе, где-то на полдороге встретилась другая машина — с работниками ОБХСС, — они везли санкцию на обыск.
— Груз сдали.
— Груз приняли.
Не подозревавший ничего Гийо подкатил новенькую «Волжанку» к вокзалу, вышел сладко утомленный, расслабленный.
С этой минуты он практически был уже в руках ОБХСС. На третьем этаже, в комнате матери и ребенка, находился эксперт-криминалист с фоторужьем. Ружье нацелено было в окно кабинета директора.
Гийо не спешил.
Прошел в буфет, купил из-под прилавка втридорога бутылку «армянского». Расплатился. Пожелал буфетчику здоровья. Он никогда не брал у себя в ресторане бесплатно — таковы были его правила.
На вокзале было тихо, только на пятом пути, у платформы, трудилась ночная бригада путейцев.
Гийо поднялся наверх к себе.
Всем рациям, кроме одной — у прильнувшего к фоторужью криминалиста, — дана была команда молчать. Не отрываясь, смотрел он в окно кабинета директора. Ползли секунды. В окне вспыхнул свет…
Не полезь Гийо в халат, и вся громоздкая неуклюжая машина под названием «Форель» оказалась бы запущенной вхолостую.
— Взя-а-ал! — закричал вдруг эксперт в каждой рации. — Кладет во внутренний карман! Уходит!