Жёсткий ночной тариф (Бронированные жилеты)
Шрифт:
— Друг Мылиной?
— А что?
— Ничего.
У угла здания Игумнов увидел патрульный «Жигуль» Бакланова. С мигалкой и рупором. Рядом желтела милицейская "канарейка".
— Я ему нравлюсь. У меня квартира. Парень он хороший. Вот выйду за него замуж. Будешь моим шафером, Игумнов?
Ее уже снова клеили. И снова не те.
— Девушка, может, поужинаем?
Игумнов подбородком указал на милицейский транспорт.
— Видишь? Кто-то из нас обязательно здесь будет. Если что —
— А ты?
— Я тоже буду.
Он повернул к платформе. За цепью пристроек снова слышно было сипение гигантского примуса. Откуда-то из-за деревьев блеснули гигантские сполохи.
Рядом с «Жигуленком» возник Бакланов, с ним был второй милиционер — водитель «канарейки». МО-14562 — тучный, в пыльной милицейской форме — застрял в толпе.
Игумнов подошел.
— Я отъеду. На пост, — сказал Бакланов. — Тут рядом. Если что, парень этот — на «канарейке» — подбросит до поста. Тут все равно дорога одна. А там я…
— Надолго?
— Да нет. Только отметку сделаю. Ты уже пошел?
За пригородными кассами обнаруживалось еле заметное людское течение, оно уводило пассажиров к платформе, под крышу, в ночевавшую у перрона первую утреннюю электричку.
Игумнов двинулся со всеми. Странная пара впереди закрывала обзор, в то же время укрывала его от нежелательных взглядов. Пухлая, расплывшаяся женщина суетилась, жевала, заглядывала в темные окна вагонов, ее спутник кашлял — никак не мог перестать, смеялся, хватал и щупал ее сзади.
Несколько человек прошло навстречу Игумнову по обе стороны закрывавшей его пары.
"Вот что плохо, — подумал он. — В голове у меня всегда только одна жесткая схема, в которую я пытаюсь втиснуть возникающие ситуации…"
На скамейке сварливо, по-взрослому, препирались дети:
— Нет, Олечка, это ты сказала…
— Нет ты, дорогая!
Рация молчала.
Гурьбой, неслышно прошли черноглазые, маленькие, в мягких кроссовках юноши и девушки Юго-Восточной Азии, их становилось в Москве все больше, и в ориентировках МУРа на них уже положили глаз.
Сбоку промелькнула маленькая головка, неловкая женская фигурка без шеи. Чье-то задумчивое лицо. Парень, похожий на Дон-Кихота — бородка клинышком, усы, узкое лицо с близко посаженными глазами, — нес сумку с колесиками. Женщина была в сапожках на каблуках…
Игумнов оказался у головы поезда, когда что-то тревожное зыбко колыхнулось в подсознании. Он обернулся. Платформа позади была забита людьми. Сипение работавшего на всю мощь примуса было особенно слышно.
"Какая-то деталь… — Словно что-то коснулось его вдруг. — Знакомая манера носить вещи. Ходить…"
Он повернул назад.
"Женщина, которая шла рядом с этим Дон-Кихотом… Неловко, в сторону наклоненная головка — неумелое кокетство… Кто еще так испортит свою фигуру… Сапожки! Это летом-то! Надя! Конечно! Она смотрела вниз! Дала знак! Не хотела, чтобы он, Игумнов, встретился глазами и все сразу испортил…"
Он уже врезался в вязкую, как болото, едва колышущуюся толпу на платформе.
"Да разве можно было рассказывать ей об этом! Настолько забыть ее натуру! Предположить, что она не попытается помочь — не поедет ночью в Домодедово к этому рейсу…"
Он прижал пальцем манипулятор на рации:
— Быстро к машинам! Парень с сумкой на колесиках. Узкое лицо, бородка. С ним женщина небольшого роста. В сапогах. Перехватывай! Не дай уехать…
Он кого-то толкнул, прыгнул через брошенные кем-то у столба ящики.
В рации слышались голоса. Но Дон-Кихот словно провалился под землю. Прошло несколько минут. Огромный сипящий примус за вокзалом набирал силу, он словно готовился взлететь вертикально.
Игумнов продирался вдоль машин, между таксистами и пассажирами. Заглядывал в лица.
Чей-то голос по рации ударил в самую барабанную перепонку:
— Сейчас отъехал… 40–16 или 48–16. Шофер с бородкой и женщина сзади!
— Ч-черт! — Кто-то толкнул его в плечо. — Куда прешь, лось!..
Игумнов, не разбирая дороги, кинулся к машине ГАИ. Бакланова не было. «Канарейка» тоже оказалась пуста — Игумнова едва не хватил кондратий, но второй гаишник, оказалось, стоял позади машины.
— Быстро! — заорал Игумнов. — Быстро… — У него словно осталось всего одно слово. — Быстро!..
Надя тоже заметила Игумнова на платформе, и ей сразу стало спокойнее.
— Вы где там живете, в Воронеже? — Таксист вел себя обходительно. Она решила, что образование у него десятиклассное. Характеризующие эти данные могли ей пригодиться при неожиданном осложнении.
— Я? По улице Ленина.
— У меня там тетка жила!
— Вот как! — На всякий случай она увела разговор от Воронежа. — Народу тут всегда так?
— Всегда. — Он тоже был не против сменить тему. — А вы в Москву надолго?
— На сутки. Северное Чертаново — это где-то недалеко здесь?
— Если по Кольцевой — нет… Нам сюда!
Он повернул в обход площади.
— Ночью мы, таксисты, стараемся не подавать на стоянку. Подойдет пассажир — и вези хоть на тот конец Москвы. А так — сами себе хозяева. Уж если едешь, чтоб ближе к парку…
Машина стояла в ряду частного автотранспорта, таксист открыл багажник.
Надо было решать: едет она или нет?
Колесики вместе с сумкой исчезли в ящике.
Надю это не тронуло. В сумке не было ценного, одна ветошь, и после задержания таксиста свою сумку она предполагала получить назад.