Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Были и другие — самоуки. Из тех, что толковы да к делу прилипчивы. Таких отличал, приказывал производить сверх выслуги да срока в очередные чины. На таких — надежда.
Борис Петрович Шереметев был из таких, из самоуков. Воинскому делу учил его отец — боярин Пётр Шереметев, испытал сына на поле брани против крымских татар. Более всего оказал себя в Северной войне, дважды бивал хвалёного Шлиппенбаха, последний его дар царю — взятие Риги.
Пётр ему благоволил, отличал, обходился уважительно даже до почитания: приказано было впускать его без доклада. Да ведь устарел — без году шесть десятков. Отсель обрюзглость,
— Ступайте к армии, я вас долее не держу, — сказал обоим генералам. — У нас приспели дела по дипломатической части.
Потом отослал князя Долгорукова. Должен он понужать короля Августа на встречу. Обязан король исполнить союзные обязательства — объявить войну Турку.
— Да ведь он того николи не сделает! — воскликнул князь. — Он войны боится!
— Война сия людей и денег требует, — угрюмо сказал Пётр. — Конфиденты из Царяграда доносят: султан собрал более ста тысяч войска да ещё татар туча немереная. Езжай, князь, потряси короля. Пусть по крайности со мною съедется — ужо с ним потрактую.
— Куриер от господаря волосского дожидается, — напомнил канцлер Головкин. — Сей наш союзник просит, дабы в великой тайности послан был бы ему диплом и пункты, коими мы обязательства свои пред ним и княжеством его утвердили. Он до времени себя сказать не желает, полагаю сие разумным.
— И то правда, — согласился Пётр. — Заготовлен ли прожект?
— Заготовлен, ваше царское величество.
— Вот и ладно. Чти.
Бумага была протяжённою. Пётр был внимателен, вставлял свои замечания и дополнения, поправки делались тотчас же.
«...Имеет помянутый яснейший принц волоский со всеми вельможи, шляхтою и всякого чина людьми славного народа волоского и со всеми городами и местами земли тоя быти с сего времяни под защшцением нашего царского величества, яко верным подданным надлежит, и вечно. И учинить ему, по получении сего нашего диплома, нам, великому государю, сперва секретно присягу, и для уверения написав оною, подписав рукою своею и припечатав печатью княжьею, купно с разными сему пунктами... прислать к нашему царскому величеству с верным и надёжным человеком, как наискорее, по последней мере к последним числам месяца мая, еже у нас до вступления войск наших в Волоскую землю в выщем секрете содержало будет. А междо тем показывать ему нам... всякую удобьвозможную верную службу в корреспонденции и в протчем, елико может, тайно.
Когда же наше главное войско в Волоскую землю вступит, тогда объявится ему, яснейшему принцу, явно, яко подданному нашему князю, и присовокупится со всем войском своим к войску нашему, на которое войско мы в то время ис казны нашей и денежную помощь ученить обещаем... И действовать обще с войски нашими, по указом нашим, против врага Креста Господня и союзников и единомышленников его, елико Всемогущий помощи подаст...»
Семнадцать пунктов набралось. Вроде бы всё предусмотрели. «Ежели неприятель (что всемогущий Бог да отвратит) усилится и Волоское владетелство в поганском владении останется, то он, яснейший принц волоский, в таком случае имеет наше соизволение в наше государство прибежище своё иметь, и во оном из казны
...Во утверждение сего дан сей наш императорский диплом, за приписанием руки и припечатанном государственный печати нашея, в Луцку, апреля 13 дня 1711 году.
Пётр.
Граф Головкин».
— А что мултянский господарь Брынковян? Подаёт о себе вести? — спросил Пётр, когда дьяки переписали диплом и поднесли царю на подпись.
— Последнее письмо, государь, было от него ещё в генваре месяце минувшего года, — отвечал Головкин. — Писано было на моё имя и тогда ж докладывал вашему царскому величеству.
— Запамятовал я. — признался царь.
— А писал он о том, что салтан к войне приготовляется и что понужают турки нашего посла Толстого согласиться на проход короля шведского чрез Польшу в свои владения.
— Вот теперь вспомнил. О том и Толстой отписывал. Князь Голицын, губернатор киевский, то письмо получил и с курьером переслал.
Память у царя была ёмкой, и он удерживал в ней многое. Подробности, как бывает, не сразу всплывали на поверхность, а лишь тогда, когда приспевала крайняя нужда. Да, память царя порой изумляла его окружение, особенно когда речь шла о давнем поручении, казалось бы забытом царём Нет, он держал его в памяти и, когда являлся случай, тотчас напоминал о нём, ожидая доклада об исполнении. Нерадивому доставалось порою и дубинкою.
— Кое-какие известия от его стороны доходят, — продолжал Головкин, — но всего более чрез торговых людей. А чтоб верного человека прислать, этого нет.
— Мню, что сей господарь и сам не из верных, — заметил Пётр. — А ведь многие милости ему оказаны. И жаловал он от меня кавалерией святомученика Андрея Первозванного.
— А сколь соболей ему послано, — вмешался Шафиров. — Боится он за свой господарский стол, вот что турок-де под боком, скинет в одночасье и на кол посадит.
— Да, сказывают, сильно осторожен сей князь. Боится он пуще всего за сынов своих: они у него в аманатах в Цареграде, — подтвердил канцлер. — Прав, Пётр Павлович: салган чуть заподозрит в сношениях с нами — на кол посадят либо головы отрубят.
— Да, жаль его. И мало надежды, хоть она и остаётся, — Пётр явно сожалел об этом, о том, что тот, кого он числил в надёжных союзниках, с кем были налажены надёжные связи, похоже, отпадёт. Как видно, турок о чём-то прослышал, у него в доносчиках нету недостатка. И всё-таки надежда теплилась: может, не войском, то хоть провиантом поможет господарь Брынковян.
В провианте была едва ли не главная нужда. И заботы более всего было о нём, о провиантских магазинах, устраиваемых на пути следования армии. Разговором о провианте и фураже консилия завершилась, и Пётр отпустил всех.
«Славно пожили у графини Олизар, — думал он. — Всё, что можно, от неё получили. Пора и честь знать: таковое гостеприимство оковывает по рукам и по ногам. Надобно отправляться!»
На его плечах судьба армии да и судьба России. Его волею, его энергией двигалось всё в эту пору. Кабы не болезнь, которая его обездвижила, давно был бы в дороге...