Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Головкин — Шафирову
Мой государь, Пётр Павлович... о волнам проезде короля щвецкого чрез его царского величества земли его величество соизволяет против того, как вы о том везирю объявили и сверх того изваляет для проезду его персоне и сущим при нём шведам по желанию везирскому дать по 500 подвод... А ежели он, король швецкой, совершенно с их царским и королевскими величествами миру желает, то б назначил место и выслал своего полномочного министра для трактования
Шафиров — Головкину
Извольте, ваше высокографское превосходительство, для Бога, отпустить тех денег, первое везирю 150 тысяч рублёв... Сего числа наскоро мне велели послать человека своего с ведомостию к вам, что посланы от них два везиря, Али-паша да Магамет-паша, и для того им перепуск посылаю...
Пётр — Шафирову
Мой господин. Я из присланного... выразумел, что турки, хоти и склонны, но медлянны являются к миру. Того ради всё чини по своему разсуждению, как тебя Бог наставит, и ежели подлинно будут говорить о миру, то стафь с ними на фее, чего похотят, кроме шклафства. И дай нам знать конечно сего дни, дабы свой дисператной путь могли, с помощию Божиею, начать. Буде же подлинно наклонность явитца к миру, а сего дни не могут скончать договора, то б хотя то сего дня зделать, чтоб косить за их транжаментом (ретраншементом).
В протчем словесно приказано.
Шафиров — Петру
Всемилостивейший государь... По цедуле прошу немедленного указу... Довожу, что сулено: везирю число подлинно и не смели назначить; кегаю (кяхье) 50000 левкое; чауш-паше 5000 червонных; кегаину брату 1000 червонных и 3 меха собольих; конюшему 1000 червонных; переводчику 5000 червонных; секретарю, которой трактат писал, 1000 червонных; на прочих канцелярии 1000. Сие число ваше величество извольте приказать послать немедленно...
Шафиров — Петру
Всемилостивейший государь... И я посылал о том говорить чрез кегаю везирю, чтоб татар унять. Сказали мне, что уже послали двух везирей с некоторыми войски и от хана послан человек, чтобы самовольных унимать и казнить смертию... При сем доношу, что турки зело с нами ласково обходятца и, знатно, сей мир им угоден...
Шафиров — Петру
...как может Остерман свидетельствовать, дерзновенно везирю говорил, что ваше величество не будет интересоватца, ежели и швед того по-прежнему чинить не будет, представляя при том ему, что ежели в том дать шведам волю, чтоб под образом Лещинского владел Полшею, то какая ис того будет полза, но наипаче опасность как их, так и нашему государству...
Странной казалась эта тишина после остервенелой пальбы. После воплей, криков и стонов, неубранных человечьих и лошадиных
Изредка с левого берега долетали с птичьим посвистом татарские стрелы, ослабшие в полёте, не более как символ войны. Да подчас круглые шведские пули, столь же беспомощные: там, видно, ещё не знали о переговорах, о замирении либо — что скорей всего — не желали знать.
И всего-то полтора дня тишины, а какая благость! Вернулись и птицы — мелкие певчие птахи и вороны, почуявшие поживу. Притомившиеся нервные кони помаленьку отходили и щипали кое-где уцелевшую траву. Фурьеры принялись косить траву за ретраншементом, на ничьей полосе.
Люди занялись кто чем: кто сапог чинил, кто мундир латал, кто брился, кто, укрывшись в камышах, стирал в речной струе задубевшую от пота и грязи рубаху...
Пётр с министрами и генералами напутствовал переговорную делегацию. Давно не видывали его столь светящимся. Пётр Павлович Шафиров был в героях. Он утопал в ласкательствах и комплиментах. На прощание царь обнял и поцеловал его — великая милость и великое доверие.
— Всё делай по-своему, как совесть и разум тебе подскажут, как Господь наставит, — снова и снова повторял царь. — Знаю: худа не сотворишь, промашки не дашь, всё оставляю на твоё благорассуждение.
Проводы за укрепления были торжественными и радостными: все верили, что Шафиров выговорит мир. Ибо такой он льстивый да ловкий, такой речистый да хитрый.
Вместе с переговорщиками отправлялся сын фельдмаршала Михаила Борисович Шереметев — на этом настоял визирь. Турки содержали в заложниках детей сановитых христиан. Ежели отец покусится на измену, детям отрубят голову...
Михаила Шереметев состоял в чине подполковника. Но царь повелел отныне чествовать его как генерал-майора.
На турецкой стороне делегацию принял почётный эскорт — и это тоже был добрый знак. Процессию возглавляли янычарский ага, чорбаджи и другие начальники чином поменьше. Конные спахии и чаунш образовали коридор, по которому делегация двигалась к визирскому шатру. Они были при пиках, на концах которых трепетали зелёные и красные прапоры.
Да, к визиту Шафирова готовились — его наметливый глаз тотчас отметил это, — и готовились основательно. И это тоже был добрый знак.
— Подпишут, отбою бить не станут, — шепнул Андрей Иванович Остерман, тоже человек востроглазый. — По всему видно: встречают как дорогих гостей.
— Чаю, мир ноне подпишем, — отозвался Пётр Павлович. — Много добра да денег дадено.
Перед визирским шатром их уже ждали Осман-кяхья и начальник янычар Юсуф-паша. Они проводили Шафирова в шатёр вместе с Михайлой Шереметевым. Остальным велено было дожидаться зова.
Невиданное дело: для Шафирова и Шереметева были невесть откуда добыты два кресла. Визирь, по обыкновению, возлежал на ковре.
— Мы оказали вам церемониальную встречу будучи в уверенности, что ваш главный генерал согласился на наши условия, — начал Балтаджи Мехмед-паша с лёгкой, словно бы одобрительной улыбкой, давая понять, что меж ним и Шафировым уже установилось единомыслие.
Пётр Павлович тотчас же уловил нужный тон и отвечал визирю в том же духе:
— В главном мы сошлись: мир должен быть и будет заключён. Вот и подтвердитель сего — генерал Михаила Шереметев, сын главноначальствующего над армией. Меж нас нет сколь-нибудь важных разногласиев.