Жестокая жара
Шрифт:
— Во время этого разговора она не упоминала, где находится?
— В аэропорту. Я знаю, потому что, когда начала расспрашивать ее о проблемах, она оборвала меня и сказала, что опаздывает на посадку, — при этом воспоминании старушка нахмурилась.
Рук спросил:
— У вашей дочери была квартира в Париже?
Никки надеялась, что им удастся осмотреть жилище Николь — с разрешения родителей, разумеется. Но оказалось, что квартиры в Париже у женщины не было.
— Когда Николь приезжала в город, то всегда останавливалась у нас, в своей
— Вы не возражаете, если я ее осмотрю? — спросила детектив Хит.
Спальня Николь Бернарден давно была переоборудована и превращена в мастерскую Лизетт: повсюду были разложены и расставлены незаконченные акварельные натюрморты с цветами и фруктами.
— Простите за беспорядок, — извинилась хозяйка, хотя в этом не было никакой необходимости. В комнате было убрано, все разложено по своим местам. — Я не знаю, что вы ищете. Николь держала в этом шкафу немного одежды и обуви. Можете взглянуть.
Никки открыла дверцы антикварного шкафа, ощупала карманы нескольких костюмов, но ничего не обнаружила. Ничего не нашлось ни в туфлях, ни в единственной пустой сумке, висевшей на медном крючке.
— Все остальные ее вещи лежат здесь, — продолжала Лизетт, отодвигая мольберт и указывая на большой ящик внизу встроенного шкафа.
Открыв ящик, Никки обнаружила точно такой же порядок, как и во всей квартире. Чистое белье, бюстгальтеры, носки, шорты, футболки — все аккуратно сложенное — хранилось в прозрачном пластиковом контейнере. Хит опустилась на колени, открыла крышку и перебрала вещи, затем тщательно сложила все и вернула на место. Рядом с контейнером стояла пара кроссовок и лежал велосипедный шлем. Она осмотрела их, но ничего не нашла.
— Благодарю вас, — произнесла она, закрыв ящик и ставя мольберт обратно, туда, где на ковре остались отметины от его ножек.
Когда они вернулись к сидевшему в гостиной Эмилю, Рук спросил:
— У Николь здесь не было компьютера? — Мадам Бернарден покачала головой, и он продолжал: — А как насчет почты? Ей сюда не приходили какие-нибудь письма?
— Нет, никаких писем не было.
Но Хит и Рук заметили, что лицо его при этом помрачнело.
— Мне кажется, вы не уверены насчет почты, — сказала Никки.
— Нет, я совершенно уверен в том, что никаких писем она здесь не получала. Но ваш вопрос напомнил мне о том, что недавно какой-то человек тоже интересовался этим.
Хит вытащила блокнот и окончательно превратилась из гостьи в полицейского.
— Кто вас об этом спрашивал, месье Бернарден?
— По телефону. Дайте мне подумать. Он произнес имя так быстро. С американским акцентом… и, по-моему, он сказал… Сикрест, да, мистер Сикрест. Сказал, что он деловой партнер моей дочери. Назвал меня по имени, и у меня не было причин сомневаться.
— Разумеется. И о чем конкретно спросил вас этот мистер Сикрест?
— Он волновался насчет того, что некую посылку, предназначенную для Николь, могли ошибочно отправить сюда. Я сказал ему, что к нам не поступало никаких посылок.
— Он
— Гм, нет. Как только я ответил, что мы ничего не получали, он быстро попрощался и повесил трубку.
Хит принялась расспрашивать его о голосе звонившего — возраст, акцент, тембр, — но старик не смог сказать ничего определенного.
— Вы помните, когда именно это произошло?
— Да, несколько дней назад. В воскресенье. Вечером. — Хит записала, и он спросил: — Вы считаете этот звонок подозрительным?
— Трудно сказать, но мы все проверим. — Никки протянула ему свою визитку. — Если вспомните что-нибудь еще и особенно если кто-нибудь начнет снова расспрашивать вас о Николь, пожалуйста, позвоните по этому номеру.
— Очень приятно было с вами познакомиться, Никки, — произнесла Лизетт.
— Мне тоже, — ответила Хит. — Вы позволили мне заглянуть в незнакомую прежде часть жизни моей матери. Жаль, что от нее мне не удалось в свое время узнать больше.
Мадам Бернарден поднялась.
— Знаете, Никки, я хотела бы, чтобы вы взглянули на одну вещь. Возможно, она покажется вам интересной. Excusez-moi. [84]
Хит снова села, и, пока Лизетт не было, Эмиль долил вина в бокалы, хотя из них почти не пили.
— Мои родители познакомились, когда мама играла на коктейле в Каннах, — произнесла Никки. — Отец сказал, что она зарабатывала на жизнь игрой на вечеринках и уроками фортепиано. Может быть, она начала заниматься этим здесь, в то лето, когда останавливалась у вас?
84
Извините(фр.).
— О да. С гордостью могу сказать, что я был ей полезен в поисках работы.
— Вы были связаны с музыкальным миром? — спросила она.
— Никоим образом, разве что пел в ванной, — улыбнулся он. — Нет-нет, я тогда занимался коммерческим и корпоративным страхованием. На этой почве познакомился с одним владельцем инвестиционного банка — он был американцем, но жил в Париже; вскоре он стал другом нашей семьи. Николь его так обожала, что называла Oncle Тайлер.
— Дядя Тайлер, — перевел Рук.
— Превосходно, — сказал Эмиль и подмигнул Никки.
Та, повинуясь какому-то инстинкту, спросила фамилию этого «дяди».
— Тайлер Уинн. Очаровательный человек. За последующие годы он множество раз помогал мне в поисках клиентов. У него были обширные связи с международными инвесторами, и он знал всех крупных парижских бизнесменов. Великодушие Тайлера распространялось не только на меня. Нет-нет. Когда Николь приезжала на каникулы из Бостона, он находил ей подработку в качестве учительницы музыки у детей богатых людей. Для нее это было полезно, и платили очень хорошо.