Жестокие истины (Часть 1)

Овчаров Виталий

– О-хо-хо! Да забирай с потрохами!

– А имущество их дашь нам конфискнуть?

– Понаехали, крысы!

– Вот эти люди!
– начал читать посол, держа перед собой свиток, - Дворяне Рулуандр Епир, Пастер Фонмуа, Гур Пейский, Сальва Орпт, Астин Фартанпарель, мещане Рон Ягр, Сейсиль Каперойт, Рэмод Годар...

Посол еще выкрикивал какие-то имена, но Элиот не слышал его: он окостенел, и на этот раз не от ярости, но от страха. Что же теперь будет с ними ? Ему до слез стало жалко самого себя: он уже видел живым воображением своим, как волокут его спиной вперед гвардейцы. Но ведь имени его нет в списке: только учителя. Что делать? Решение вдруг пришло, ясное и

простое: он убьет Луами, и тем защитит хозяина, да и за себя долг вернет. Он сдавил костяную рукоять грабенского ножа, чувствуя его тепло. Человек может подвести; нож не подведет никогда!

– Некоторые из предателей скрываются под чужими личинами: и они нам известны!
– закончил посол, опуская руку со свитком.

У помоста творилось непонятное: какой-то человек лез на него снизу, но стражники не пускали, сталкивали тупицами копий.

– Слова, слова!
– кричал отчаянно человек.

– Дайте лысому слово сказать!
– волновались в толпе, и подсаживали его под зад, - Говори, сквалыга!

Человек, наконец, взобрался наверх, и Элиот с удивлением узнал в нем того самого булочника, у которого они зашивали свищ.

– Я - булочник с Фонарной улицы! Такой же гражданин, как и вы! Мне наплевать на всех этих подольников, я их не знаю! Одного только и знаю: это господин Годар. Он лечил мне грудную болезнь, и вылечил! Вылечил! Можете пощупать, коли не верите! Я вот что сказать хочу: нельзя нам его отдавать, самим нужен. Он не одного меня на ноги поставил, тут много таких!

– Верно!

– А мне он зуб выдрал! Фр-р-р, и нет его... Ловкий, дьявол!

– Все лекари - один к одному, без серебра пальцем не шевельнут!

– Да пошел ты! Он бедных за так лечит!

– Ка-лечит? Хе-хе...

Булочник хотел еще что-то сказать, но стражник толкнул его, и он полетел вниз, мелькнув ногами. Толпа развеселилась:

– Ты глянь, ну орел прямо!

– Эвон кто там? Мыш, что ли?

– Ура, Мыш! Дай им перцу под хвост!

– Мышу слово! Пускай говорит!

Мыш ловко, по-обезьяньи, взобрался на помост и оглядел притихшую площадь.

– Голодно, ребятушки без хлеба?
– спросил он, выкинув вперед руку, - Эй, кум Лэйси, что у тебя на обед сегодня было?

– Баланду хлебаем из пустой картошки!
– признался Лэйси.

Эти слова были близки многим: все стали кричать разом, размахивая кулаками, и каждый жаловался о своем.

– Так, так, ребятушки! Вот и я одними воронами жив и весел. Наши вороны не чета подольскием: посолю, и ем! Одну ихнюю встретил я вчера... Гладкая, перышки в ряд, так и блестят! Да только грустная чего-то... Я ее спрашиваю: что, сестрица, печалишься, может, снасильлничал кто из наших? Так ты только мигни глазком: я ему живо перья из хвоста повыдергаю, за честь твою девичью заступлюся! А она мне в ответ молвит: ах , братец, оттого я такая печальная, что нету правды на свете, одни только клети! Прибыла я в славный Кравен Великой Посланницей от нашего подольского народу: ворон, сорок, да сычиков. Прошел у нас слух дивный, что в Кравене - вороний рай, нас привечают, пшеном в вине угощают! Полетела я на разведку, почтение засвидетельствовать, поклон от Подола передать. Долог и труден был путь мой, братец, но добралась я до славного Кравена! Заглянула в одно окошко, а на столе болотная морошка! Заглянула в другое: жуют вымя коровье! А из третьего дома даже тараканы убегли, потому как кроме нужды в чулане нет ничего. И до того горько мне сделалось, что нет вороньего рая на земле! На крутой берег пойду я, тяжел камень да найду я: принимай сине море меня и мое горе! Верите ль, не верите, ребятушки, залился тут я горюч-слезами, и положил себе: не дам злой смертью умереть подольской Великой Посланнице. Взял я ее за крылышко, да тюкнул головкой об камешко. А потом известно что: перья долой, на вертел, и - в огонь! Сладка вышла Великая Посланница, царствие ей небесное!

Общинное собрание веселилось:

– Мыш на ворону - знатное сражение!

– У меня одна, в саду на ветке висит пугачом... Может примешь в подарок, Мыш?

Маленький оборванец на помосте сделал жест рукой, словно бы невидимую петлю затягивал, и тут же толпа притихла.

– Не для шутейства собрались мы! Нынче решаем, быть нам с Ангелом, или с вороньем подольским, с хлебом быть, или без хлеба!
– надрывался он.

– Дело Мыш говорит!

– В шею подольских уважить! Приживалок нам не надо! Сами на чужом горбу ездить умеем...

– Всех в мешок - и к Ангелу с поклоном!

Но звучали в толпе и иные крики. Оказалось, что у мастера Годара много сторонников. Они были настроены столь же решительно. Многие из этих людей, увидев в толпе голову лекаря, кулаками прокладывали к нему дорогу, и вскоре вокруг него снежным комом выросла настоящая партия его приверженцев. Больше всего здесь было мастеровых.

– Держись, костоправ! Так просто они тебя не получат!

– Эх-ха, давно я в стенке не стоял!

– Нашелся один добрый человек у лекарей - и того в землю вогнать хотят!

– С чего это Мыш против Годара встал? Я-то думал, он за наших.

– А ты поди, спытай его...

Шумело, волновалось людское море. Происходило неслыханное прежде: кравенская община кололась из-за какого-то лекаришки, который к тому же был родом с Подола. Побоище грозило вспыхнуть в любое мгновение. И тут снова загудел Кравенский Рожок: это Сильво Персон, видя опасность, махнул рукой трубачу, и тот, надрывая легкие, задудел что было сил.

Страсти утихали. Голова вырвал у глашатая говорильную трубу, и заорал в нее своим скрипучим голосом:

– Ослабь вожжи, кравники! Будет глотки драть! Посол еще не всё сказал! Пускай выговорится, а там решать будем!

Уорт наклонился к мастеру Годару:

– А ведь, ежели всё дело в вас упрется, любезный Рэмод, выдаст вас голова Ангелу! Я этого дьявола знаю!

Мастер Годар отшатнулся от него. Видно было, что он потрясен до глубин души таким развитием событий, и едва владеет собой. Элиот, наоборот, ожил: он чувствовал, что дело уже не так безнадежно для них, что можно еще побороться.

– Второе!
– кричал Луами, - В срок, равный семи дням - упразднить самовластный богопротивный Малый Совет, дабы можно было на его месте основать власть правую! Третье: впустить в стены города три полка имперской пехоты, дабы укрепить гарнизон города Кравена! А кормить означенные полки должно из местной казны! Четвертое...

Но посла уже никто не слушал. Общинное Собрание ревело, топотало тысячами ног, изрыгало проклятия тысячами глоток. Требования Ангела означали конец вольностям Кравена, и теперь это было ясно каждому. Натиск на помост был так силен, что крепкие устои не выдержали, и подломились: помост вместе со всеми находящимися на нем, со скрипом осел вниз. Элиот видел, как Луами выбрался из обломков, и взятый в кольцо конной охраной, стал пробиваться через площадь в направлении Портовой улицы. Кожа на его щеке была свезена до крови, но в лице - вот странно, - сквозило удовлетворение. Луами сейчас сделал очень удачный ход, но в чем он заключался, было известно ему одному. Гвардейцы вокруг него щетинились пиками, но в ход их не пускали: кравники держались пока на почтительном расстоянии.