Жестокие истины (Часть 1)

Овчаров Виталий

В один из таких дней в доме почтенного купца Рона Стабаккера собралось общество. Кроме хозяина и мастера Годара присутствовали тут сам Сильво Персон, толстяк Уорт и еще какие-то незнакомые купцы. Потрескивали угли в камине. Деревянный стол был давно очищен от блюд, и принесена шахматная доска с костяными фигурками. Отяжелевшие от обильного ужина, гости вяло следили за партией, которую разыгрывали между собой Уорт и городской голова.

– Скотину всю пришлось под нож пустить!
– говорил Рон Стабаккер, - Ее-то за пазуху не заткнешь! Так

что мы теперь с запасом: в погребах одной солонины сто тридцать бочек! ("Пузо не треснет, Рон?" - насмешливо поинтересовался рыжий купец, но Стабаккер его не расслышал). Да и урожай сняли до последнего колосочка, хвала святому Николусу. Амбары от ячменя и овса ломятся! Усадьбу жалко: спалят, подлюки!

– Ничего, ничего: новое отстроите, получше прежнего...
– глядя на доску, заметил Уорт.

Его ладья как раз готовилась сожрать белого ферзя, и Уорт пребывал в хорошем расположении духа.

– В семьдесят пятом; я тогда мальчишкой был, - встрял голова, подступались подольники к стенам. Всю округу пожгли на сотню километров, а когда жрать стало нечего - зады показали.

– Вы полагаете, и в этот раз то же будет?
– спросил у него мастер Годар.

– Море мы вот где держим, любезный Рэмод!
– показал голова маленький кулачок, - А пока море наше - Кравен стоять будет. Стены крепкие, народ тертый, оружие имеется... Чего нам бояться?

– А застынет море - что делать будете?

– Кто зимою воюет? Это вам, дорогой Рэмод, не медицина, тут соображать надо...

– У меня пять кузен в Ковальской слободе!
– сказал рыжий купец, - Что с ними будет?

Голова взял двумя пальцами пешку и погрозил ею купцу:

– Это всё спалить придется.

– Тебе, Сильво, просто говорить так-то - не твоё!

Купец сунулся к Персону рыжей своей бородой и подмигнул заговорщически:

– А может, зашлем к Ангелу послов - поторгуемся? Так, мол и так...

– Ты, что ли, Вартан казной своей тряхнешь?
– насмешливо спросил голова и поставил пешку на клетку, - Так это я сомневаюсь!

– После того, как послу с Низа конец навели - говорить не о чем! заметил Уорт, блестя поросячьими глазками.

– Ох, верно...
– завздыхали купцы.

– Я вот что смекаю: южный тракт беженцами полнится!
– сказал Рон Стабаккер, - Народу в Кравене сейчас - не протолкнуться! Может, навострим голодранцев на Лисий остров? А то как бы самим скоро кору жрать не пришлось.

– Ты их тронь только - за топоры возьмутся!
– процедил Сильво Персон.

Хозяин покосился на него, поднялся грузно со стульчика, отошел в угол снять нагар со свечей. Стоял около массивного напольного подсвечника, думал изломив бровь.

– Как там крестница моя, здорова ли?
– спросил его голова.

– Ничего, слава богу...

– Восхожу на порог, гляжу: крестница!, - продолжал голова, - Здравствуй, говорю, голубушка! Она мне и отвечает: здравствуйте, дядюшка! И глаза вниз опустила, зарделась вся, девочка. Ох, и красавица она у тебя, Рон! Мне вот бог детей не дал, завидую тебе!

Мастер Годар встал и, мягко ступая, вышел. Ухода его, кажется, никто не заметил. Он давно уже испытывал естественные позывы мочевого пузыря, но врожденная воспитанность не позволяла ему покинуть общество раньше. Справив нужду, вернулся на крыльцо и долго стоял, наблюдая, как плывут по небу клочковатые тучи. Сыро, холодно, муторно...

Внезапно, он насторожился. Чей-то торопливый шепот, судорожный вздох. Мастер Годар сошел со ступеньки и сделал десяток шагов вдоль стены. Здесь стена кончалась, но он не стал заворачивать за угол: замер. Говорили двое. Шептались дрожащими голосами. Элиот и Альгеда; он сразу узнал их.

– Погоди...
– сказал Элиот, - Я тебе говорил, что твои волосы ромашкой пахнут?

– Что?

– Нет, ничего.

Альгеда тихо засмеялась:

– Говорил... Вот же глупый. Поцелуй меня.

Элиот неловко поцеловал девушку.

– Кто же целует так? Вот, как надо!

Губы у нее были мягкие и свежие, как ночная прохлада, и Элиот жадно пил их, и никак не мог напиться.

– Где это ты научилась?
– спросил он ревниво.

– Не скажу. Много знать хочешь...

Она уткнулась носом ему в грудь, прижав кулачки к плечам и заговорила дрожащим голосом:

– Тятенька за ворота не пускает: говорит, нечего девкам по городу шляться. А мне до того тоскливо одной! На рынок только с господином гувернером хожу, а он от меня ни на шаг не отступает...

– Этого мы живо отвадим!
– пообещал Элиот.

– Что?
– вскинулась Альгеда, - Только попробуй! Он добрый, только странный какой-то... Мне его жалко.

– Тебе волю дай - ты бы всех прижалела!
– сказал парень жестко, вспомнив разговор купца с мастером Годаром.

Девушка молчала. Элиот почувствовав острое раскаяние, мягко взял ее за локоть:

– Ну, прости... Война кончится - увезу я тебя от тятеньки. Далеко-далеко, чтобы не сыскал.

Они замерли, прислушиваясь к стуку сердец. Между ними шел тот молчаливый разговор, который доступен только влюбленным, и больше никому. Мастер Годар осторожно, чтобы не было слышно, вернулся на ступеньки крыльца. Взял себя за жесткий подбородок, задумался.

– Всегда одно и то же, - пробормотал он, - Всегда одно и то же.

XII

Элиот стоял на крепостной стене, кутаясь в легкую кожаную куртку. Здесь хозяйничал холодный порывистый ветер: надувал слезы в глаза, острой бритвой сёк кожу щек. Рядом с ним, справа и слева, толпились зеваки, снедаемые общим любопытством: каковы они, эти подольники, что за народ?

– Орудино запалили, - негромко говорили рядом.

– Нет, это не Орудино... Орудино правее бери, пальца на четыре. Это Сельцы, точно говорю!
– возражал какой-то знаток.

– Погоди, скоро и до твоего Орудино доберутся!
– вылетали из толпы зловещие слова.