Жестокий мир мужчин
Шрифт:
– Это вы меня извините, – промямлила я и повесила трубку.
Прихватив сигарету, отправилась на лоджию, села на порожке и задумалась. Честно сказать, было над чем ломать голову. Масса догадок, обрывки сведений, которые никак не желали выстраиваться во что-то логичное. Первое, что очень смущало: почему, убрав людей, с которыми я встречалась, не тронули меня? Хотя как раз с моей особы неизвестным следовало бы начать. Кроме недавней слежки, ничего похожего на интерес ко мне не наблюдалось. И как я должна расценивать подобное? Ладно, пока в голову не приходит ничего путного, оставим это. Подумаем о Севке. Собственная жена обвиняет его в лицемерии. Теперь и у меня самой есть повод относиться к нему с недоверием. Я рассказала ему о Володе, и парня застрелили. Пятью годами раньше случайный свидетель
– Эй, – притормозила я. – Ты ведь это не всерьез, не можешь ты так думать о Севке?
Могу, не могу… Если охранник был в сговоре с убийцей, как объяснить то, что его самого ранили, а на следующий день в больнице попросту убили?.. Это объясняется очень просто: свидетель такого преступления опасен. Не только милицию заинтересует это дело, но и весь криминальный мир города… Трудно поверить, что охранник не подумал об этом. Как человек бывалый, он должен был знать, чем грозит ему отступничество. В любом случае он умер при странных обстоятельствах на следующий день, как ни верти, а здесь Севка явно замешан. Почему замешан? А что, если все было проще? Он получил приказ и… Я бы приняла версию, что с бандитами разделались власти, если бы не была убеждена в том, что сейчас трое из четверых участников трагедии сотрудничают с бандитами. Не очень-то понятно, и концы с концами не сходятся. А самое главное: какое все это имеет отношение к Илье? Только одно: место действия. Узкий пятачок между трех улочек, где разыгрались две трагедии и где мой муж что-то видел. Не просто что-то, а нечто такое, что заставило его отказаться от меня. А я-то знаю – это было для него отнюдь не просто.
Почему погиб Андрей, совершенно неясно. Сколько бы я ни разговаривала с людьми, близко его знавшими, и сколько бы ни ломала голову сама, ничего похожего на серьезную причину. Если принять версию об убийстве на почве ревности, тогда непонятно, почему мои поиски вызвали такую реакцию? Кто этот ревнивец, решивший через пять лет убить предполагаемых свидетелей? Нет, убийство на почве ревности никуда не годится. Тут что-то иное. Вопрос: что?
Я поднялась и начала бродить по комнате, время от времени брала в руки какие-то предметы, книги, различные безделушки, вертела их и так, и сяк, точно надеясь, что в них таится ключ к разгадке.
– Может, Сашка прав и не стоит рисковать жизнями людей, разгадывая этот ребус? – громко спросила я, покосившись на портрет Ильи. Сашка считает, что вернется Илья, и все будет по-прежнему. По крайней мере, для нас. Но я так не считаю. Илья пять лет хранил молчание и вряд ли станет объясняться сейчас. Зная его характер, разумнее предположить, что он вежливо пошлет меня к чертовой матери, а с Сашкой, своим давним другом, просто не пожелает говорить на данную тему. – Ладно. – Я вздохнула. – Допустим, я тебя потеряла, но я имею право знать: почему?
Я прошла в кухню и заварила крепчайший кофе, иногда он мне помогает. Только не сегодня. Я выпила две чашки, а мысли по-прежнему скакали, как блохи, и не желали выглядеть логичными.
– Сейчас главное решить: занимаюсь я этим дальше или нет? – еще громогласней возвестила я, словно и впрямь надеялась, что Илья меня услышит. Если бы рисковать только своей головой… но на деле выходит – чужими.
Я разозлилась, швырнула чашку в мойку и отправилась на диван. «Сегодня лучше вообще ни о чем не думать, – мудро рассудила я. – Трудно ожидать, что в таком состоянии меня озарит».
Я закрыла глаза и попробовала уснуть. Ничего не вышло, да и немудрено, поскольку кофе был чрезвычайно крепким. Некоторая нелогичность действий меня расстроила, я вышла на лоджию, взглянула на яркое небо с облаками, похожими на клочья ваты, и отправилась искать в кладовке раскладушку: отчего бы не позагорать, раз погода хорошая, а в голову не приходит ничего путного.
Раскладушку я нашла, но полноценного отдыха не получилось: одолевали все те же мысли. Я перебрасывала их в голове, точно жонглер разноцветные шарики, а толку от этого становилось все меньше и меньше.
С раскладушки я вскочила довольно быстро и принялась метаться, как зверь в клетке. От этого занятия меня отвлекла Лерка, с лоджии я заметила ее появление во дворе и не знала, радоваться мне или злиться еще больше. Разговаривать ни с кем не хотелось, но и беготня по квартире сильно отдавала белой горячкой. В общем, я не стала делать вид, что меня нет дома, и дверь Лерке открыла.
Она выглядела трезвой, озабоченной и даже сердитой.
– Чем занимаешься? – спросила она, проходя в комнату, потом выглянула на лоджию, соблаговолила заметить, что разгуливаю я в купальнике, и завистливо добавила: – Загораешь?
– А тебе кто мешает? – хмыкнула я.
Вместо ответа она стянула платье и устроилась на раскладушке, а я
села на порожке и минут пять смотрела на нее, словно ожидая чего-то. Не дождалась, мысленно чертыхнулась и отвела взгляд. Вот тут Лерка и заявила:
– Сашка злится.
– На меня?
– А то. И на меня, конечно. По-моему, он прав, с игрой в сыщики пора завязывать. Глупо лишиться головы за неделю до возвращения любимого мужа. Я твою голову имею в виду. Моя, как видно, ни для кого особой ценности не представляет. И вообще… – В этом месте она вздохнула и посмотрела на меня как-то странно.
– Что вообще? – насторожилась я.
– Ты ведь не думаешь, что это Сашка? – твердо спросила она, а я разозлилась.
– Что значит «это Сашка»?
– Ну… что он подставил Илью и все такое… а теперь заметает следы.
– Ты это говоришь на полном серьезе?
– Я просто спросила. И чего ты орешь? Между прочим, очень громко, у меня уши закладывает. Мне показалось, что ты можешь прийти к такому выводу, а это… В общем, твой брат очень беспокоится. И он… он, кажется, несчастен. По-настоящему. Ей-богу, я едва не рыдала вместе с ним.
– Ты хочешь сказать, что он рыдал? – вытаращила я глаза.
– Нет. Я с трудом представляю, как такое могло бы произойти. Есть вещи, которые Сашке явно не по силам. Например, пустить слезу или полюбить женщину… Ты не в счет, ведь ты сестра и, следовательно, для него не женщина. Хотя, может, наоборот, потому и все остальные неинтересны, я забыла, но у Фрейда по этому поводу имелось что-то весьма затейливое.
– Слушай, ты ведь трезвая? – удивилась я.
– В общем, да. Но трезвая я иногда болтливее пьяной. Моя речь сводится к следующему: сегодня перед Сашкой мне было очень стыдно. В конце концов, я ему все-таки жена, хоть он считает по-другому, а ты – родная сестра. А когда самые близкие люди начинают думать о тебе гадости, это, знаешь ли, больно ранит. Короче, я не хочу быть доктором Ватсоном, а ты наплюй на роль Шерлока Холмса. Родственники должны помогать друг другу, а не портить жизнь. Может, я по причине хронического алкоголизма изъясняюсь путано, но Сашка не заслуживает того, чтоб к нему относились по-свински, особенно ты. Я-то могла бы кое-что себе позволить, но это уже совсем другая история.