Жестокое убийство разочарованного англичанина

Стояла очень тихая темная ночь. Тени от деревьев тянулись по траве к машине. Луна спряталась за облака. Двое мужчин сидели в автомобиле, чувствуя, как темнота и тишина приливной волной захлестывают машину вместе с пассажирами, пока они полностью не слились с лесом. Уши их настроились на лесные шорохи, глаза стали различать контуры деревьев.

Мужчины долгое время прислушивались. Наконец водитель рукой в перчатке дотронулся до плеча своего спутника – оба открыли дверцы и, продолжая прислушиваться, ступили на траву. Выждав с минуту, водитель обошел вокруг машины, ключом открыл багажник. Второй присоединился к нему; они

наклонились и вытащили из багажника находившегося там мужчину. Осторожно опустили его на траву, и водитель, закрыв багажник, положил ключ в карман. Затем они подняли человека и понесли по тропинке в лес.

Шли долго, пока не оказались на полянке. Из-за облаков вышла луна – впереди блеснул ручеек. Он неслышно бежал по камням и мху. Водитель и его спутник поставили человека на ноги и отпустили – тот упал головой к ручейку, лицом вверх. Водитель достал из кармана револьвер. Второй движением руки остановил его, опустился на колени рядом с лежавшим, взял его за руку и пощупал пульс. Немного погодя удовлетворенно кивнул. Затем взял мужчину двумя пальцами за подбородок и чуть повернул голову. Даже в таком состоянии ясно было, что это лицо интеллигента. Лицо человека разочарованного, получившего от жизни куда меньше, чем он рассчитывал.

Мужчина с револьвером в свою очередь опустился на колени, вложил оружие в правую руку лежащего, просунул его указательный палец сквозь скобу на спусковой крючок, а своим большим пальцем надавил на предохранитель, пока не раздался щелчок. Тогда он приставил дуло револьвера к виску потерявшего сознание человека и, обхватив обеими руками в перчатках его вялую руку, нажал на спусковой крючок.

Звук выстрела был совсем негромким – так ломается гнилая ветка на дереве. Несколько секунд в воздухе слегка пахло паленым. Запах исчез, одновременно затихло и слабое эхо выстрела. Снова воцарилась тишина. Водитель поменялся с убитым ботинками. Как ни странно, завязывать теплые ботинки на ногах мертвеца оказалось делом нелегким, и водитель кряхтел от напряжения. Наконец он разогнулся и сунул снятые с покойника ботинки в карманы своего пальто. Его спутник с самого начала был без обуви, в толстых шерстяных носках, натянутых на брюки.

Мужчины осветили землю фонариком там, где могли остаться следы от их колен, осторожно разгладили траву руками. Затем водитель положил ключи от машины в карман мертвецу, они осторожно перешли по камням через ручей и зашагали в сторону, противоположную той, где осталась машина. Через полмили лес кончился, мужчины пересекли пустое поле. В конце его были ворота, за ними стояла машина, в салоне которой горел свет. Подойдя поближе, убийцы различили на переднем сиденье мужчину и женщину. Тихо свистнули – женщина взглянула на них и кивнула. Они прошли через ворота, сели на заднее сиденье.

– Все… все в порядке? – спросил мужчина, сидевший впереди. Его лысину прикрывали светлые длинные и жидкие пряди волос, напоминавшие желтые водоросли, распластанные на белом камне. Когда он заговорил, его толстые обвислые щеки затряслись от страха, маленькие пухлые ручки вцепились в руль, будто он боялся упасть. От него шел запах пота и ужаса.

Водитель первой машины наклонился вперед, и женщина дала ему сигарету.

– А разве могло быть по-иному? – заметил он.

Вспыхнула спичка – ее пламя осветило лицо словно отлитое из бронзы, гладкая кожа блестела на мощных скулах, точно полированный металл, черные гладкие усы напоминали усы хищного зверя. Тыльной стороной ладони он дотронулся до щеки женщины, когда та давала ему прикурить, – женщина вздрогнула.

Но головы не отвернула.

– «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. Твой жезл и Твой посох, они успокаивают меня».

Глубокий мелодичный голос священника походил на голос актера. Белого батиста стихарь, кружева, расшитая епитрахиль. Цветы, тени, теплый блеск начищенной меди. Стоя на коленях в третьем ряду от вдовы и самых близких родственников умершего, Шон делал вид, что молится, а сам наблюдал за ними сквозь сложенные на уровне лица руки. Никто не спросил его, кто он, почему приехал на похороны.

– «Буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною…»

Гроб на невидимых колесиках стоял перед ними на высоком, задрапированном материей столе. Скоро откроются медные дверцы в другом конце стола, колесики завертятся, и гроб исчезнет в пламени.

Голова покойного лежала на белой шелковой подушке так, что изуродованной выстрелом стороны лица не было видно. На полированной красного дерева крышке гроба венки: «От любящей жены Мэри-Элизабет», «От друзей с телестудии «Мидлэнд телевижн», «От Эдварда Брайса, эсквайра», «От мисс Евы Ланд».

Шон попытался отыскать этих людей среди присутствующих, но эта задача оказалась невыполнимой. Маленький человечек с большой головой огурцом стоит на коленях рядом с вдовой, жидкие светлые волосы зачесаны поперек лысины в попытке ее скрыть, – кто он: брат вдовы или покойного? По другую руку вдовы – пожилая женщина в вуали. Мать умершего? Рядом с ней – девушка в черной мантилье на блестящих темных густых волосах. Ее спутник – толстый, перезрелый молодой человек с бесцветным, каким-то мальчишеским лицом. Шон видел, как они приехали вместе на красной спортивной машине. Может быть, они «друзья с телестудии «Мидлэнд телевижн»?

Здесь много друзей Олафа Редвина, телевизионного продюсера, который семнадцатого июня, около трех часов ночи, в состоянии помешательства покончил жизнь самоубийством в Гоффском лесу близ города Лирем, выстрелив из револьвера себе в правый висок.

– «Я у вас пришлец и поселенец…» – Священник поднял руки, вверх взлетели белые рукава, кружева, батист, чуть пахнуло лавандой. Голос его был преисполнен сострадания, вечной печали перед лицом смерти. Интересно, подумал Шон, искренни ли его чувства? Может, это просто работа?

Как и у тебя? – не без горечи спросил он себя. Он закрыл лицо руками, с силой прижал ладони к губам – губам мужчины, вся жизнь которого – сплошные нервы; этот плотно сжатый рот с опущенными уголками придавал ему вид человека буйного, опасного; прямой крупный нос, черные брови нависают над глубоко посаженными, как будто все время затуманенными глазами, одну из бровей пересекает шрам. Шон вдавил пальцы себе в лоб. Зачем он этим занимается?

Из преданности? Чему? Он почувствовал, как его губы искривились. «Наш наемник, – обычно говорил старый мистер Драйберг с деланным ирландским акцентом. – Наш доблестный ирландский солдат удачи». Тут рот у старого козла начинал кривиться от беззвучного смеха, обнажая длинные желтые зубы и осевшие десны. Шон и мистер Драйберг с самого начала возненавидели друг друга – с того дня, когда почти пять лет назад Шона выпустили из тюрьмы и он стал работать в Управлении. Но ненависть Шона объяснялась все же чувством уважения к старику. В конце концов и старик незадолго до того, как вышел на пенсию, получил наградные и уехал на север Шотландии заправлять небольшой гостиницей для рыболовов, стал питать к нему такое же чувство.