Жестокость и воля
Шрифт:
В свое время долго размышляя над этим, Константин пришел к выводу, что в его характере мирно уживаются два психологических типажа — сангвиник и холерик.
Он никогда не был пассивным созерцателем вроде флегматика или меланхолика.
В обстановке, позволяющей расслабиться, никогда не терял активности и энергии. А в экстремальных ситуациях в его характере полностью проявлялся холерический тип.
Только это и позволило ему выжить на войне, когда каждая нервная клетка работает только на одно —
Там поведение человека должно находиться на рефлекторном уровне. При появлении опасности — мгновенная реакция на нее, жесткий ответ — только это обеспечивает победу.
Так Константину удалось пережить войну.
Вернувшись домой после Афгана, он смог лишь немного расслабиться, и то ненадолго.
Попав за решетку, его снова охватило то же состояние, что и на войне.
Война потребовала всей умственной и душевной энергии. Так же и тюрьма — если бы не армейская военная школа, Константин вряд ли сохранил бы свою жизнь. Так уж получилось.
Потом были освобождение, возвращение домой, новые потрясения и продолжение борьбы.
Лишь спустя несколько месяцев Константин приобрел некое душевное равновесие. По крайней мере вопрос о выживании больше не стоял.
И вот теперь развернулись события, требующие вновь напряжения всех душевных сил.
Вроде бы война, начавшаяся между «синими» и азербайджанцами за передел сфер влияния в городе, впрямую его не касалась.
Но Константин уже знал, что впечатление это обманчиво. Чернявый прав — еще вчера можно было надеяться остаться в стороне, сегодня — уже нет.
Константин чувствовал, как нервы его снова напрягаются до предела, мозг начинает работать в экстремальном режиме: опасность — реакция.
Уже улегшись в постель, он долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, пытался определить, что ожидает его в ближайшем будущем.
Лишь под утро он забылся тяжелым и коротким сном. Впрочем, это был даже не сон, а рефлекторный ответ организма на усталость. Отдыха требовало тело, а мозг и во сне продолжал трудиться…
* * *… Врач проводил Константина в палату, где на широкой, застеленной ослепительно белым бельем кровати лежал Игнат.
Вообще все в этой палате сверкало чистотой и белизной — потолок, стены, пол, покрытый керамической плиткой, свет, льющийся через широкое окно, даже аппарат искусственного дыхания, к которому был подключен Игнат, и установленная у изголовья кровати капельница.
От этой белизны Константин даже зажмурил глаза. А когда открыл их, увидел ярко-красное пятно.
Присмотревшись, Константин понял, что это кровь в капельнице. Тонкой струйкой она стекала по прозрачному шлангу, вниз, к руке Игната, согнутой в локте.
Константин прошел к кровати, сел у изголовья на белый пластмассовый стул. Равномерно гудел аппарат искусственного дыхания.
— Игнат,
— Нет, он ничего не слышит, — неожиданно раздался за его спиной голос.
Константин оглянулся. Никого.
Что за чертовщина? Он уже слышал раньше этот голос, ему знакомы эти интонации, этот кавказский акцент.
Константин осторожно притронулся к руке Игната. Она была холодной, как лед.
— Нет, это невозможно — закричал Константин. — Я же слышу, как бьется твое сердце!
— Ты обманываешь себя, — раздался тот же голос.
Наконец Константин вспомнил этот тембр и эти интонации. Мамед.
Но ведь он давно мертв. Его нет среди живущих в этом мире.
— Ты прав, — отозвался Мамед, — я там, глубоко под землей, но слышу все, даже твои мысли. Жаль, что я не могу вырваться отсюда, из ада.
— Сгинь, нечистая сила, — Константин перекрестился, как набожная старушка в церкви.
— Мы еще встретимся с тобой, — громко захохотал Мамед. — И с тобой, и с твоим братом.
— Да провались ты под землю, исчадие ада! — закричал Константин.
— А я уже провалился, — истерический хохот перешел во всхлипывания и рев…
* * *Константин вскочил с постели как ужаленный.
— Приснится же такая дрянь, — выдохнул он, вытирая ладонью взмокший лоб.
Откуда-то с улицы доносился отчаянный рев автомобильной сирены. Шлепая босыми ногами по паркетному полу, Константин подошел к окну и выглянул во двор.
У соседнего подъезда стояла машина-мусоровоз, дорогу которой преграждал неудачно припаркованный «Москвич».
Шофер мусоровоза давил на клаксон, пытаясь привлечь внимание владельца автомобиля.
— Да чтоб тебе провалиться… —в сердцах выпалил Панфилов и осекся.
Ведь он только что произнес эти слова во сне, а ответом ему было…
Часы показывали половину восьмого. Утро занималось тихое, спокойное, солнечное, что вовсе не соответствовало происходившим вокруг событиям.
В такое утро хорошо проснуться где-нибудь в деревне.
Выйти из избы, вдохнуть полной грудью чистый свежий воздух, напоенный ароматами трав и полевых цветов.
Потом, раздевшись до пояса, умыться холодной колодезной водой, вытереться домотканым деревенским полотенцем, присесть на скрипучие ступеньки крыльца и выпить кружку теплого парного молока, только что из-под коровы.
Константин вдруг поймал себя на мысли о том, что он не был в деревне целую вечность. Точнее — не отдыхал.
А всего-то и надо — на несколько дней, лучше на неделю, забыть о делах, проблемах, заботах, умотать отсюда, поселиться у какой-нибудь бабы Мани, пить свежее молоко и есть пышные деревенские блины. Сходить на покос и забросить снасти в маленькую запруду.