Жил на свете рыцарь бедный

Белоусова Вера Михайловна

— То есть книжка ваша все же сработала! — воскликнул Коля. — Не зря вы с самого начала про нее думали…

— Так ведь она совсем не так сработала, как я думал… — пробормотал Мышкин. — Я-то думал: кто ее брал, тот и убийца. А впрочем, я уже сам не знаю, что я думал…

— А почему он врал, что его не знает? Жениха-то?

— А чтоб мы не подумали, что тут есть какая-то связь. Чтобы мы сами на него вышли. Голову нам морочил. Потому он, между прочим, и разволновался, когда мы занялись Зуевым. Сначала все женихом интересовались — и вдруг Зуев! Ему показалось, что мы уходим в сторону…

Коля

готов был слушать и спрашивать до бесконечности, но вдруг спохватился, что забежал «на минуточку» больше трех часов назад. Он ужасно смутился, хотя Мышкин убеждал его, что был очень рад, и тут же засобирался домой.

— А можно… — робко начал он, стоя в дверях. — Можно я буду приходить к вам… все равно? Хоть это дело и кончено… И даже потом… после практики?

— Что за вопрос! — сказал Мышкин. — Буду очень рад.

Коля вышел на площадку и неожиданно снова обернулся.

— А я завтра иду в кино… с Агнией… — сообщил он, глядя на Мышкина скорее тревожно, чем счастливо. — Только, по-моему… она это так… Просто так согласилась. Хочет расспросить поподробнее. Она про вас спрашивала…

— Это совершенно не важно, Коля, — бодро сказал Мышкин. — Не важно, почему она согласилась. Все в ваших руках. Хочет расспросить — вот вы ей и расскажите… Как-нибудь так, чтобы дух захватило.

«Тоже мне, ребе!» — мысленно посмеялся он над собой, сохраняя самую серьезную мину. Коля жалобно улыбнулся, помахал рукой и вошел в лифт. Мышкину вдруг пришло в голову, что они с Колей обсудили все, кроме мотива преступления. Это вышло как будто случайно, но… все-таки не совсем случайно… Что-то тут было такое… совсем не для Коли.

Мышкин и Дерюгин сидели друг против друга, по разные стороны длинного обшарпанного стола. («Дорога дальняя, казенный дом…» — без конца вертелось у Мышкина в голове.) На Дерюгине был странный костюм, сильнее всего напоминавший тренировочные костюмы времен советской власти — неопределенно-линялого цвета, с пузырями на коленях. От него заметно пахло спиртным, из чего Мышкин сделал вывод, что случай рассматривается как нестандартный и сделаны серьезные послабления. Он никак не мог понять, пьян Дерюгин или нет. Глаза были красные, но смотрели твердо и, в общем, трезво.

— Это все вы, — медленно и тяжело проговорил Дерюгин. — Если б не вы…

Мышкин молча развел руками. Повисла странная пауза.

— У вас ко мне вопросы? — неожиданно деловито осведомился Дерюгин.

— Да. — Мышкин ошарашенно кивнул, чувствуя, что никак не может сориентироваться в ситуации.

— Странно… — громко удивился Дерюгин. — Вы же вроде сами все поняли.

— Не совсем, — покачал головой Мышкин. — Остались кое-какие детали. Мелкие, впрочем, детали…

— Валяйте! — разрешил Дерюгин.

«Все-таки пьян… — подумал Мышкин. — Неудачно…»

— Вот, например… — начал он, как бы прощупывая почву. — Катя вас шантажировала, правда?

Дерюгин молчал, не сводя с него тяжелого, неподвижного взгляда.

— Как к ней попала эта кассета? Она выкрала ее из вашего дома?

— Ха! Выкрала! — мрачно хмыкнул Дерюгин. — Вы, я вижу, правда кое-чего не поняли. Старый козел сам принес… на блюдечке

с голубой каемочкой.

Он помолчал, явно наслаждаясь мышкинским недоумением, и продолжал:

— Этот старый козел, — выговорил он с особым смаком, — ума от нее лишился… Сбрендил… но не как-нибудь там, а по-настоящему. Сперва он ей колье подарил, бриллиантовое… небось у жены спер…

«Ага! — отметил про себя Мышкин, и без того угадавший, о ком идет речь. — Значит, было колье!»

— Взяла? — поинтересовался он.

— Взяла, взяла… чего ж не взять!.. Это еще раньше было, когда мы вместе… Я-то озверел, орал, чтоб вернула, а она… хохочет — и все тут. Ну и ему не обломилось, конечно, — посмеялась над ним, и все. А его все разбирало, все успокоиться не мог, понимаешь ли… И вот тогда… — Он помолчал. — И тогда он придумал штуку похитрее и… поинтереснее, надо признать… Тут еще… вот что надо понимать. Козел этот… он вообразил, что все дело во мне. Что это она из-за меня ему не дает… Вообще, что все от меня зависит. — Он горько усмехнулся. — Если бы!.. В общем, как-то он уговорил ее встретиться и сказал, что это я того журналиста чпокнул, — ему, мол, точно известно… Ну не сам, конечно, а по моей, так сказать, просьбе. Самое глупое, что Катька в тот момент от меня уже свалила, но он еще не вынюхал… Катька, не будь дура, ему говорит: «Очень интересно. Люблю, говорит, разные истории — только хорошо бы это дело еще и доказать…»

— Откуда вы все это знаете? — перебил Мышкин.

— А она мне сама рассказывала… потом… Вы слушайте, не перебивайте. Значит, так… Генерал наш заводится все больше и больше — Катька-то рядом, не забудьте, да еще его подначивает — и говорит: «Есть у меня доказательства!» И заметим, не врет! Генерал-то у нас — откуда? Правильно, оттуда! «Какие?» — спрашивает Катя. «У меня, — говорит генерал, — кассета есть. Мы за ним следили и все тогда записали. Как он заказ делает, как договаривается…» — «Не верю я вам, — говорит Катя. — Врете вы все!» А сама уже стойку сделала. Такая удача, еще бы! Ей ведь это позарез нужно было.

— Зачем? — не выдержал Мышкин. — Я хочу сказать — зачем именно?

— От страху, — мрачно пояснил Дерюгин. — Боялась она меня. Оба боялись. И она, и сопля эта, «жених» недоделанный… Это раз. Два — это любопытство. А три… Три — это чтобы власть. Чтобы я ее боялся и слушался. Она власти хотела… Чем больше, тем лучше…

— Вы и так были в ее власти… — недоумевающе пробормотал Мышкин.

— А это не та власть. Та власть ей приелась. Понятно? Ей захотелось новенького… попробовать.

— И что? — поторопил его Мышкин.

— Угу. Обещал. Попался на удочку. Она говорит: «Давайте приносите — тогда посмотрим…» Вроде как намекнула — если принесет, она с ним расплатится. Сама рассказывала… И он поверил, козел… Принес ей кассету — копию, разумеется… она взяла и стала голову ему морочить… А мне не сразу сказала, молчала сперва… Как-то раз я не выдержал, сорвался и стал ей грозить, и тут она говорит: «Ты сволочь, Тошка! Какая же ты сволочь! Я все про тебя знаю… Не ты, говорит, меня уничтожишь, а я тебя… У меня, говорит, кассета есть… И ты теперь будешь делать все, что я скажу… всегда… Всю жизнь…»